Культура ВРН

Вот без кого невозможно представить жизнь Воронежского союза художников! Маленькая, худощавая,  быстрая,  неулыбчивая,  всегда в брюках, всегда  с короткой мальчишеской стрижкой…  Кажется, годы её не берут. Везде успевает.  И посетить последний вернисаж,   и обсудить творчество коллеги, и навестить  заболевших друзей или товарищей по союзу, и побывать на интересном концерте или вечере, и прочитать нашумевшую книгу, и понянчиться с внуком, и помочь любимым племянницам, которых в городе аж три, и посетить родные места в Воробьевском районе,  могилы родителей и родной  дом, в котором живет сестра.  Правда,  за последние годы её густые непослушные волосы изрядно тронула седина. А сама она нет-нет да и вздохнет: «Нет, силы у меня уже не те… Устаю…»

Пять лет назад, к своему «промежуточному» юбилею,  Валентина Иосифовна подготовила персональную выставку. Очень хорошую. Называлась «Возведу очи мои к горнему». Она стала заметным событием в культурной  жизни города. Что изменилось с тех пор? Почему  к более солидному юбилею, в сентябре прошлого года,  художник Валентина Сумина  не стала делать выставку? Об этом и о многом другом мы беседуем с Валентиной Иосифовной.

 - Если честно, то меня не удовлетворяет то, что я сделала за эти годы. С одной стороны,  это, конечно, естественно. Годы, хвори, заботы, которые как ком, берут свое. Творится все с меньшей продуктивностью. Наверное, дело еще и в том, что такая уже «глубокая зрелость» тянет за собой и  особую требовательность.  Понимаешь, что многого уже не успеешь. Поэтому хочется сказать самое главное, самое важное. Сейчас во мне по-новому открылись безмерные глубины слов – Родина, отечество, подвиг.  Что за непостижимая тайна  все-таки связывает русского человека с  родиной,  непостижимая сила  влечет его к ней?  Помните, еще Гоголь писал: «Русь… какая непостижимая связь таится между нами?»  И, правда, какая?  Что это? Как её передать? Как передать связь русской души с бескрайними просторами, её  одиночество и  слитность  с  природой в  «целостное ощущение зыбкости мироздания»?  В чем, наконец, тайна вечной национальной русской печали?

-  Вы, вообще, Валентина Иосифовна, всегда были в своем творчестве  не сильно жизнерадостным человеком, а сейчас и вовсе решили погрузиться в «национальную русскую печаль»? Откуда  в вас это?

 - Не знаю. Наверное, с детства.

 - У вас было такое несчастливое детство?

- Да нет.  Хорошая семья.  Крестьянская. Мои родители  - очень трудолюбивые, исключительно порядочные люди. Отец – пахарь, мать – простая колхозница. Оба всегда трудились от зари до зари. Но и отдыхать умели. Отец был музыкален, играл на гармошке, мама пела. Сестры тоже певуньи. Нас у них было пятеро детей – четыре сестры и брат. Как соберемся за одним столом! Да еще родственники и друзья набегут!  Так  бывало  весело! Помню,  однажды к нам пришел дед Устин с Верхнего Быка. И я, малая кроха,  вдруг выдала ему такую частушку:

   «А самолет летит,

    А крылья стерлися,

    А мы не ждали вас,

    А вы приперлися!»

Родные так и рухнули от смеха. Даже просили  повторить на «бис». Откуда взяла, не знаю...

У всех у нас  были какие-то таланты. Особенно у  брата Петра. Он писал стихи, музыку, увлекался философией, знал по имени каждую травку,  лепил из глины хорошо, и первый среди нас пришел к Богу…   Родители очень поощряли стремление учиться. Из-за этого они часто переезжали с места на место, искали, чтоб поближе к Воробьевке, к хорошей школе. Сначала мы жили в селе Верхний Бык, потом в  Лещаном (в 7 километрах  от  Воробьевки). Оттуда я в старших классах и ходила в Воробьевкую в школу. И вот что важно: в  доме всегда были книги. Я перечитала почти все свои книги и в местной библиотеке. Книги и черная тарелка радио нас связывали с внешним миром, с мировой культурой, развивало воображение, будило фантазию.  Андерсен, братья Грим, осетинские и нартские сказания. Я впитывала в себя все как губка.

 - Но откуда такое драматическое, даже трагическое восприятие жизни?

- Не знаю…  Возможно,  у русского человека, который живет одной судьбой  со своей страной, не может быть иного?  Я – из народа. Из самой его толщи. Мое детство было послевоенным,  голодным и бедным.  Моим родителям каждый кусок хлеба доставался тяжким трудом. Знаете, что я вспоминаю о своем детстве чаще всего? Не летние солнечные дни, не весеннюю радость бушующей зелени, а метельные зимние вечера, безбрежные серебряные поля, морозную гулкую тишину, звездное небо над головой. И  на нем царствует загадочная круглая луна. От которой не оторвать глаз…  Вот с этим сливается моя душа, туда меня манит, в этот  холодный зимний пейзаж. А еще я вижу себя, кудлатую,  немножко нелюдимую девчонку в стайке таких же подростков на улице  деревни.  Мы постоянно искали чего-нибудь съестное.  Мели все, что попадалось под руку –  колбасные очистки в чайной, паслен на навозных кучах, лесная кислица, жмых ….  Все жевалось и проглатывалось.  За милую душу и с большой благодарностью.  

Нравилось  прийти к кому-нибудь в гости: «Здравствуйте, а мы ваши родственники!»  Это означало: «А не угостите ли нас  чем-нибудь?» Семью в те голодные годы спасла фасоль, которая много лет ждала своего часа в кладовой, в ящике из-под патронов.

Вообще,  мое детское сердце очень чутко отзывалось на человеческие страдания. Так нас воспитывала мать.  Помню, как я заливалась слезами над сказкой о непослушных детях,  у которых мама превратилась в кукушку и улетела. А они бежали за ней, изодрав ноги в кровь,  и кричали: «Мама, мама! Вернись!» Но было уже поздно. Не так ли и мы поступили со своей страной, со своей Родиной-матерью?

Необратимость   воспринимается  мной как   трагедия и несправедливость.  Но как сказано в Библии, у Экклезиаста: « Всему свое время. И время всякой вещи под небом…» Это движение времени, эту мимолетность всего перед лицом  вечности я очень остро чувствую. И не понимаю, совершенно не понимаю, почему люди так не ценят дыхание жизни? «Всякое дыхание славит Господа!»  Казалось бы, отчего же не радоваться каждому мигу, его красоте и неповторимости? Почему надо все разрушать, уничтожать,  осквернять?  Но одна я радоваться не могу.   Мне грустно и больно -  на моих глазах с русским человеком произошли чудовищные метаморфозы.  Небывалая  деградация.  Жадность, злоба, зависть задушили людей.  Знакомые,  о которых вчера нельзя было и подумать что-то плохое, при первой возможности  начинают всё, что только можно, грести под себя! Да с каким-то остервенением! Надеются на бессмертие? На безнаказанность? Первого – нет. И втрое – до поры. Как сказано у  Лермонтова: « … есть и высший суд, наперстники разврата…» 

Я помню, какая целомудренная страна была! Знаете, я где-то читала, когда наших девушек вывозили в Германию, тамошние врачи, обследовавшие их, были обескуражены. Все  были девственницами. И  они  сделали вывод: такую страну победить нельзя. Теперь  и в этом мы  – впереди планеты всей. Словно  наверстываем упущенное.   Я  очень хорошо помню один  эпизод, когда нас  из школы на тракторе в санях подвозили.   Всю дорогу мы, детвора, с ужасом слушали как водитель, молодой парень, со своим другом  матом друг с другом разговаривали. Болтают, смеются, как будто так и надо! Я такого раньше никогда не слышала и очень долго переживала из-за этого.  Тогда черного матерного слова почти нельзя было услышать. Люди берегли  себя, детей, свою землю. А сейчас стало ничего не жаль.   

 А еще говорят – России нужен царь. Какой царь?! У нас каждый себе  и царь, и бог! Вот в чем беда.   Да, весной мир цветет. Но не из всякого цветка – плод и семя.

 -   А когда вы первый раз взяли в руки карандаш?

- Да как все дети. Думаю, что в детстве ничто не предвещало, что я стану художником. Правда, где-то в четвертом классе я нарисовала свой автопортрет по отражению в зеркале. Всем понравилось. Даже хвалили.  Но на том мои художественные подвиги закончились.  Я и мечтать не смела о такой профессии как художник. Художники для меня были все равно, что небожители!

-  Именно поэтому вы выбрали для себя самый редкий, сложный, даже элитарный, и совсем не женский вид изобразительного искусства – скульптуру?

- Да нет, мне, наоборот, казалось, что это проще, это по мне. Я ж не белоручка какая! Рабочая кость. Я, вообще,  долго подбиралась к искусству.  После школы приехала в Воронеж  и поступила в архитектурно-строительный, ныне монтажный техникум. После его окончания (с красным дипломом) поработала маляром. Тогда было  правило – после окончания посылать на работу  по рабочей профессии. Кстати, участвовала в отделке воронежского обкома, малевала там на стенах свои рисунки, пока они были чистыми.

Во время учебы я стала ходить  в изостудию техникума, к Владимиру Алексеевичу Преснякову, старейшему воронежскому художнику ныне. Он очень хороший и чуткий педагог. Он видел, что меня тянет к графике, к черно-белому рисунку, объему, - и поощрял это во мне.   В его изостудии я узнала  про Евгению Михайловскую Романовскую. Заниматься к ней  ходили такие в будущем известные художники как Санин, Жуков, Черников, Брежнев… Она очень много вырастила художников.  Педагог от Бога!   В её изостудии все дышало преклонением перед искусством,  культурой. И мы, её воспитанники,   впитали это  в себя. Есть ли сейчас такие Учителя?  Не знаю. Вот,  изостудий, где простые ребята  могли бы бесплатно учиться  постигать тайны творчества, точно нету.

 У Романовской я первый раз взяла в руки глину, начала лепить. Меня поразил этот вид творчества. Есть в нем что-то мистическое. Ты создаешь из глины человеческую фигурку – и словно даешь ей жизнь, вдыхаешь в неё душу… Непередаваемое чувство. В объеме каким-то непостижимым образом прячется жизнь!   В общем, я поступила в саратовское художественное училище на отделение скульптуры.

- Но, как я понимаю, скульптура недолго владела вашим сердцем. Потом была литография, акварель,  тушь, гуашь, перо, карандаш, керамика… Откуда такая всеядность?

- А это как рука попросит.  Иногда понимаешь, что вот этот сюжет можно осуществить только в данной, определенной технике. А одна работа тянет за собой другую, третью, четвертую. Ты как бы погружаешься в другой мир, в котором все либо акварельное, либо черно- белое, либо «гуашное»… Главное для меня чувство свободы, когда рисуешь, или лепишь. Чтобы руки сразу воплощали те образы, которые возникают в сознании, точно передавали  мои чувства. Как я написала в одном из своих стихотворений:

«И широко, победно и просторно взмахнула крыльями моя душа…»

- Да, вы еще ведь и стихи писали!

-  Писала и пишу. И стихи, и прозу. В свое время у меня было много публикаций в местной прессе.  Моим крестным отцов в поэзии был редактор «Молодого коммунара» Евгений Дубровин. Что просила моя душа, то я и делала. А она без дела не сидела.

- И у вас никогда не было творческих кризисов?

- Еще как были! И сейчас бывают.  Но я не знаю, может это и не творческие кризисы… Просто иногда вдруг нападает апатия, пропадает интерес ко всему. Ничего не хочется делать.  Когда со мной первое раз такое случилось, а это было во время учебы в Саратове, я даже к психологу ходила. Думала, заболела. Но, наверное, все-таки для творческого человека это нормально. Душа  устает. Много нести приходится. Предательство очень выбивает из колеи. А с ним встречаешься  в жизни очень часто. Я даже не себя лично имею в виду. Предательство себя, своих взглядов, убеждений, искусства. Сейчас его особенно много. Время предательства…

- Как вы с эти справляетесь?

-   «Возведу  очи мои к горнему...»  Помолюсь, в церковь схожу….

-  Но вернемся к творчеству.  Успех вам, насколько я знаю, принесла литография?

 -  Литографией я увлеклась в 70-х, в Доме творчества. В советское время, если вы помните, любой художник, член Союза художников,  мог уехать на два месяца в  Дом творчества, где его поили, кормили, и где были созданы идеальные условия для работы.  Огромное количество лучших произведений советских художников были созданы именно в Домах творчества.

Мне повезло, худруком нашего молодежного потока  тогда, в «Челюскинской», был  известный советский график, заслуженный художник РСФСР Евгений Матвеевич Сидоркин. Ему понравились мои эскизы серии «Октябрь в Воронеже», сделанные карандашом. Он буквально загорелся!  И меня взял  в оборот.  До этого я никогда не работала по камню (а рисунок для литографии наносится на специальном литографском камне).  Он всему  и научил.

Вот скажите, оно ему было надо?  Сейчас я другое слышу от своих товарищей по союзу: «Да зачем я буду учить себе конкурентов?»  Какая удивительная забота о будущем, не правда ли? И еще он часто говорил: «Никогда не жалейте хорошую бумагу, торопитесь – жизнь проходит очень быстро…» Как он был прав!

В общем, не успела я закончить эту работу, как она попала на международную выставку фестиваля молодежи в Берлине. Это  было счастье! Случилось невероятное, я – деревенская девчонка, никому не известная, без связей, не красотка,  - и вдруг международный успех! За спиной у меня выросли крылья.  Помню, Сидоркин тогда сказал: «Вам этого успеха хватит лет на 25-30!» Немножко ошибся. Прежняя наша жизнь кончилась через 20 лет.   В 1993 году началась новая. И все, что я делала, стало не нужно…

- Ну не скажите! Ваша серия автолитографий «Октябрь в Воронеже» - украшение любой выставки. Эти несколько листов способны рассказать о революции больше, чем иной роман.  А «Дети войны»? «Земля и небо»? А «Прасковья»? Вы, кстати, помните, как мы с вами познакомились? Благодаря «Прасковье». Феномен это простой русской женщины из Семилук,  заплатившей своей жизнью и жизнью всех своих детей и матери за жизнь советского летчика, меня  всегда  притягивал. И когда я узнала,  что  в  одной из воронежских школ  открывается  выставка, посвященная ей, побежала туда бегом. И увидела человека, который так же, как и я,  болеет тайной подвига Прасковьи. Да еще и сумел это выразить в своих работах.  Это были вы.  Ваш портрет живой Прасковьи  мне многое открыл в этой женщине. Вообще,  меня удивило, что на этом мероприятии было  много народу, известные художники, писатели, журналисты.  Я, думаю, и детям это событие запомнилось  на всю жизнь.

- Да, это были еще отголоски старой советской школы, которая заботилась о детях, занималась  их воспитанием.  В этой школе  –  УВК-2 в Юго-Западном районе – тогда был музей   Прасковьи Щеголевой, там даже приобрели  у меня этот цикл.  Больше меня никогда уже не приглашали  ни в одну школу ни с этой выставкой, ни с другой.  Даже в Семилукскую, где училась и Прасковья, и её дети.  Да и история про Прасковью все больше и больше забывается…  И работы мои пылятся в мастерской.
Время такое – «вырывать насаженное» .
 Ценится то, что продается.
 

-  Но вы не думаете, за ним неизбежно придет «время насаждать»? На мой взгляд, к  вашим «героическим» работам   уже и сейчас возвращаются актуальность.  Устав от мелкости и ничтожности жизни, пошлости и бездуховности,  люди неизбежно захотят  вернуться к высокому и героическому.  Где они будут это искать? Конечно, в истории, которую вы запечатлели в своих работах.  Устав от жестокости и равнодушия, они захотят тепла и сострадания.  Где они их будут искать?  В работах таких честных и чутких художников как вы. Конечно, эти работы не для того, что их покупать в дом. Им там не место. В музеях, учреждениях,  школах… Раньше ведь именно государство  покупало большую часть работ художников?

- Ну что говорить о том, что было раньше? Раньше было другое государство. Хотя, конечно, совершенно непонятно, почему из нашего прошлого нельзя взять самое хорошее в нашу нынешнюю жизнь? И в будущую? Это глупость или подлость? Для меня загадка. Самое тяжелое и трагическое для художника – невостребованность.   Художник не должен быть невостребованным по определению. Слишком велика его роль в  культурной жизни народа,  в воспитании  этого народа, в приобщении его к прекрасному. Так может быть,  государство, которому искусство и культура не нужны,  просто не заботится о своем народе?   Я не представляю, как можно жить без Рембрандта,  Левитана, Иванова, Попкова, Кандинского, Дейнеки…  Хороший художник – это всегда урок, духовное обогащение. И хотя все они разные, - есть родники, а есть моря, - но у каждого можно и нужно чему-то научиться. Искусство нравственно по своей сути. Может быть, беда в том, что учеба, творчество, познание ныне не в чести? Посмотрите, что делается с образованием! А что собираются сделать? Почему?   Кто-то всерьез считает, что стране нужны только «эффективные менеджеры», а не творческие, думающие люди? Винтики и шурупчики? Нет, сейчас еще время  - разрушать…

-  Валентина Иосифовна, скажите, как исследователь героической темы в нашей истории. Героическое совсем ушло из нашей жизни? Или Вас, как художника, это уже не интересует?

- В том виде, как  это было раньше, конечно, ушло. Как известно, сейчас время воров и бандитов.  Но героическое не может совсем уйти  из  жизни народа. «Что – конь без хребта?  Что мужчина – без храбрости?  Что без героя  – народ?»  Героическое, во-первых, сегодня не поощряется государством, или поощряется как-то выборочно. Во- вторых,  сейчас  оставаться порядочным,  бескорыстным человеком, отзывчивым и думающем о других,  придерживаться определенных убеждений, сохранять нравственность - героизм.  Ведь от всех идеалов общество отказалось. Оставило только  один – кушать, развлекаться, жить в свое удовольствие.  К сожалению,  люди, которые героически несут на себе тяготу  иметь  убеждения, идеалы, стремительно уходят.  Их убивает не только то, что они оказались изгоями в обществе, сориентированным на потребление и обогащение (как правило, за чужой счет). Но и нищета.  Сегодня  порядочный человек значит бедный и неуспешный.

 И природа героического  не изменилась. Я думаю, она от Бога.  Именно Он сделал человека «богоподобным»,  когда вдохнул  дух, жизнь в этот «прах земной». Именно Он дал человеку такие прекрасные качества как доброта, сострадание, самоотверженность, любовь. Иначе откуда им взяться в этой бесконечной борьбе за выживание? Но это «богоподобие» сегодня подвергается как никогда серьезному испытанию. И, к сожалению, верность  своему высшему предназначению считается глупостью.
 

- Вы думаете,  такие,  на которых, вообще-то, держится мир,  про кого в Библии сказано «соль земли» уходят с лица земли?

- Получается…  Но именно потому что они – Божьи,   уничтожить их до конца невозможно.  Просто время такое: «Время умирать…»

- Это находит отражение в Вашем творчестве?

-  Впрямую нет. Косвенно.  Для работы над большими темами нужны большие затраты, физические, финансовые.   Но главное,  нет  спроса на такие работы.  Я, например,  сделала графическую серию к 65-летию Победы. О  Воронеже.  Мне кажется, неплохую. Ну и что? Была она и на нашей выставке и на выставке в Москве на Крымском валу.  Теперь,  лежит в мастерской…  Но  мысль о приоритете духовного над материальным можно воплотить  в любой теме, в любой работе, будь это натюрморт,  пейзаж,  этюд, цветы…   Я это стараюсь делать.  Надеюсь, скоро времена изменятся…

- Скажите, как повлияло на вашу творческую жизнь то, что вы – женщина?  Женщина – художник, это что такое?

-  Это трудно. Перед женщиной всегда встает дилемма: творчество или любовь, семья, дети. Многие женщины жертвуют своим талантом  ради семьи.  Сочетать это очень сложно. Потому что и творчество и семья требуют полной самоотдачи.  Но если уж женщина выбрала творчество, она  не должна отличаться от мужчины.  И в мужчине и в женщине – художнике я ценю  самобытность,  «идейность»  и высокий профессионализм. А женщин люблю сильных и умных, не уступающих  ни в чем мужчинам.

-  Вы сделали выбор в пользу творчества? Ведь у вас нет своей семьи?

-  Моя семья – это мои родные, сестры, племянницы, внуки. Я очень много им посвящаю сил и времени. Да, своя не сложилась. Но это не было сознательным выбором. Просто так получилось.  Я  никогда не стремилась устроить свою личную жизнь, во что бы то ни стало выйти замуж.  Что поделаешь, мне не встретился тот единственный, с которым бы я хотела связать свою жизнь.  Единственное, о чем я жалею, что не имею ребенка. Но мои материнские чувства вполне реализовались благодаря племянницам и их детям.  

- И все-таки, какое событие в Вашей жизни больше всего повлияло на вас и на ваше творчество?

-  (Задумалась.)  Я думаю, это событие  произошло задолго до того, как я родилась. Когда Бог создал этот мир.  Он - самый великий Художник, Он – Творец всего, что мы видим вокруг себя.  И того, что не видим  - тоже.  «Видимого же и невидимого».  Он – Источник и Вдохновитель.  И Судья. И Он – тайна, вокруг которой  все вертится, которую мы все пытаемся разгадать . К сожалению, я осознала это довольно поздно. Но это то, что заставляет  меня творить несмотря ни на что. И помогает  жить. 
 

P.S.  Валентина Иосифовна все-таки сделала выставку. Она открылась 24 мая в 17.00 в выставочном зале Союза художников на  Пушкинской.