Культура ВРН

Оба родились осенью. Оба родились в Воронеже. Оба родились в октябре. Иван Саввич – 3 октября 1824 года. Иван Алексеевич – 22 октября 1870 года.

В пантеоне русских классиков Иван Алексеевич Бунин и Иван Саввич Никитин фигуры далековатые. Как по количеству и качеству созданного ими, так и по социальному происхождению.

Такое отношение в обыденном сознании формируется со школьных лет. Школа даёт, конечно, весьма поверхностное представление о жизни и творчестве писателя. И это представление, чаще всего, на уровне примитивном, вкусовом. А если ещё оно и с привкусом идеологии, как это подавалось в мои школьные советские годы, то где уж тут до объективной и самостоятельной оценки… Так, об Иване Никитине я вынес из школы во взрослую жизнь весьма мрачную по содержанию строчку: «Вырыта заступом яма глубокая…». А вместе с этим погребальным мотивом и одобрительный идеологический посыл обо всём его творчестве в целом, потому что «поэт правдиво изобразил жестокое социальное неравенство в царской России второй половины XIX века». Подразумевалось: уже этим заслужил уважение и почтение.

Позже, начав интересоваться театром, я вычитал свидетельство уважаемого человека о болезненности И.С. Никитина, которое ещё более утвердило меня в физической «хилости» и полной «беспросветности» судьбы воронежского мещанина. Драматург А.Н. Островский, узнав о популярности своих пьес в Воронеже, в мае 1860 года посетил наш город, где имел восторженный приём. В письме своему приятелю актёру Малого театра Прову Садовскому он пишет, в числе прочего: «Познакомился я с Никитиным, он очень дельный и милый, но болезненный господин».

Известная скульптура сидящего у кинотеатра «Пролетарий» в задумчивой, скорбной позе бронзового человека также не прибавляла светлых красок к восприятию поэта.


Другое дело – Иван Алексеевич Бунин. Первый русский Нобелевский лауреат в области литературы, всемирно известный писатель, потомственный дворянин (мать княжеского рода, его жена Вера Муромцева-Бунина говорила о нём – Князь!), человек неизменно гордой осанки, резкий и беспощадный в оценке своих знаменитых современников. Было нечто патрицианское в посадке его головы, во взгляде, а с людьми далёкими по духу и в тональности его голоса. Он был высокомерен в первородном значении этого понятия. Высокой мерой оценивал творческие и человеческие качества и своих собратьев по перу и столь же беспощадно свои собственные.

Всего несколько литературных имён из XIX века удостоились сочувственного персонального разбора в творчестве И.А. Бунина. Особое место отведено, конечно, Л. Н. Толстому и А.П. Чехову, которые были для него ориентирами во всех отношениях. Размышления о каждом из них он писал почти всю свою жизнь. Но вот среди прочих имён есть у него очерк, посвящённый И.С. Никитину, – «Памяти сильного человека». Уже само название контрастировало со сложившимся ранее в моём сознании впечатлением о Никитине.

«Однажды, пробуя свою силу, Никитин поднял громадную тяжесть, – так начинается этот очерк, – "что-то оборвалось у него внутри"... Это надломило его здоровье. Новая же неосторожность – ранней весной он бросился купаться в реку – доконала его совсем: сперва была горячка, а потом пришлось надолго лишиться ног и лежать в постели. Но редкая физическая мощь, удивительная сила духа долгие годы боролись с недугами»… Приведённый текст прежде всего свидетельствует о живом интересе Бунина к Ивану Никитину, как личности, к его биографии.

Но мало этого – Бунин восхищается Никитиным как поэтом: «Да, это был сын своего отца, первого бойца на кулачных боях в Воронеже, сын своего оригинального сословия. Какая полнота его лучших типических черт сохранилась в великом поэте! (выделено мной – Н.Т.). Всмотритесь в его лицо на портрете: и посадка, и черты лица, и эти немного приподнятые брови, и этот взгляд прекрасных скорбных глаз – всё типично! Откройте его книгу – в языке поэта много своеобразных выражений, оборотов именно того говора, которым отличается его сословие». Восхищается Бунин и картинами природы в стихах своего земляка: «Посмотрите хоть на изображение природы! В словах его, передающих её картины, есть та неуловимая художественная точность и свобода, та даже расстановка слов, тот выбор их, которыми руководствуется невольно только художник, знающий природу всем существом своим (выделено мной – Н.Т.):

Весело сияет месяц над селом,
Белый снег сверкает синим огоньком...
...................................................
И бог весть отколе с песней удалой
Вдруг промчался в поле песенник лихой.
И в морозной дали тихо потонул
И напев печали, и тоски разгул!


Очерк «Памяти сильного человека» появился к 70-летию со дня рождения Ивана Саввича Никитина в газете «Полтавские губернские ведомости» №72 за 1894 год. Начинающий поэт Иван Бунин писал о зачисленном временем в классики своём земляке поэте Иване Никитине. Несмотря на итоговую творческую «далековатость», в детстве и юности судьба «барчука» Ивана Бунина имела немало сходственного с судьбой воронежского мещанина Ивана Никитина. Оба знали нужду. Будучи уже Нобелевским лауреатом, Бунин не раз вспоминал, что одну зиму семья питалась одними яблоками. Оба остались «неучами». Иван Никитин был уволен из семинарии «по малоуспешности и по причине нехождения в класс». Зато «пристрастился к книгам». По причине бедности был отчислен из четвёртого класса Елецкой гимназии Иван Бунин с формулировкой «за неуплату». По сути, Бунин в детстве и юности повторил судьбу своих земляков Кольцова и Никитина, людей совсем иного сословия. Алексея Кольцова отец забрал из второго класса уездного училища («считать научился – и хватит!»). Все трое в полной мере могли бы сказать о себе словами М. Горького: «Всем лучшим во мне я обязан книгам!». Бунину повезло больше в том плане, что его образованием занимался старший брат Юлий, блестяще окончивший Московский университет.

Ещё одно драматическое обстоятельство, сближающее Бунина с Никитиным. Отец Никитина страдал запоями, от чего страдал его сын. Этому же недугу был подвержен и отец Бунина…

Но самое главное, что сближает всех троих земляков-воронежцев, это: доскональное знание народной жизни, чуткое и сочувственное отношение к человеку и органическая близость и любовь к природе срединной России.


Детство Ивана Алексеевича прошло на хуторе Бутырки, память о котором хранит сегодня лишь каменный столб, установленный посреди голой степи. Потом семья жила в елецкой деревне Озерки (сегодня там восстановлен барский дом). Бунин, как никто в его поколении, знал в подробностях быт русской деревни, нравы и нужды крестьян, их будни и праздники. Это позволило создать ему в 1910 и 1912 годах одну за другой две повести «Деревня» и «Суходол», которые своей беспощадной реалистичностью произвели эффект разорвавшееся бомбы в среде русской интеллигенции.

Не окончивший ни университета, ни даже гимназии, достигший в творчестве Олимпийских высот, которые только придумало человечество, Бунин являет нам ярчайший образец человека, доказавшего, что самое главное в образовании – САМОобразование. В детстве и юности Бунин активно ищет ориентиры среди предшественников. Ему необходимы ориентиры и творческие и личностно человеческие. И Иван Никитин естественно оказался в этом ряду.

Об этом он пишет и в очерке «Памяти сильного человека»:

«Я не знаю, что называется хорошим человеком. Верно, хорош тот, у кого есть душа, есть горячее чувство, безотчетно рвущееся из глубины сердца.

Я не знаю, что называется искусством, красотою в искусстве, его правилами. Верно, в том заключается оно, чтобы человек, какими бы словами, в какой бы форме ни говорил мне, но заставлял бы меня видеть перед собою живых людей, чувствовать веяние живой природы, заставлял трепетать лучшие струны моего сердца.

Всё это умел делать Никитин, этот сильный человек духом и телом. Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальные её представители – люди, крепко связанные с своей почвой, с своею землею, получающие от неё свою мощь и крепость. Так был связан с нею и Никитин, и от неё был силен в жизни и творчестве».

Приведённый текст, посвящённый Никитину, в не меньшей степени характеризует ценности и пристрастия и самого автора.

Для характеристики целостного творческого пути Ивана Бунина важно, что в поэтическом творчестве – и формой и содержанием – он начинал как продолжатель и последователь демократической поэзии Некрасова, Кольцова, Никитина.

«На пути овладения поэтическим языком предшествующей эпохи Бунин постоянно прибегает к прямым заимствованиям из творений своих учителей», – предметно утверждает Т.Г. Динесман в статье «По страницам ранних поэтических тетрадей Бунина», опубликованной в Книге второй выпуска «Литературного наследства», целиком посвящённого жизни и творчеству И.А. Бунина. Автор подробно, на примерах, прослеживает путь Бунина-поэта в самую начальную пору его становления. Начал с подражания популярному в то время Надсону, быстро оставил его. Потом были Лермонтов, Пушкин, Кольцов, Некрасов… В том же томе публикуется подборка «Из ранних стихов (1883-1900)» с комментариями, кому из предшественников подражал начинающий поэт Бунин. Это 97 стихотворений, из них лишь несколько вошли в его более поздние поэтические подборки, а остальные, как ученические, были отвергнуты взыскательным автором. Под №29 помещено стихотворение «Из весенних песен», датированное автором 1 апреля 1987 года. Приведём лишь первую его строфу:

Под наплывом горячих, весенних лучей
Тонкий пар от земли подымается,
Слышны в поле весёлые крики грачей,
Жаворонок в выси заливается.


Под стихотворением помещён комментарий: «Подражание стихотворению Никитина «Утро». Т.Г. Динесман объясняет характерную особенность бунинского ученичества: «Бунин следует избранному образцу не столько для того, чтобы сравняться с ним, сколько для того, чтобы «узнать» творческий мир другого поэта, понять и сопоставить его мироощущение с собственным восприятием мира». О том, насколько интенсивно формировался внутренний мир будущего Нобелевского лауреата, как он «пробовал на вкус» другие творческие миры в поисках собственного, сам он подробно изложил в романе «Жизнь Арсеньева».

Бунин развивался как человек, как творец, всю жизнь. В ХХ веке его поэзия стала более глубокой, философской, пантеистической в лучшем смысле этого понятия, объемлющей и Время и Пространство. Многие его стихи, высокого поэтического напряжения, поражают глубиной содержания.

Конечно, он далеко ушёл в своём развитии от начального периода, когда так восхищался творчеством И.С. Никитина. С течением времени он, вероятно, не столь эмоционально стал бы оценивать его и согласился с более спокойной и взвешенной оценкой, которую дал поэту Никитину приятель Бунина критик Юлий Айхенвальд, создавший целую энциклопедию «Силуэты русских писателей». Впрочем, никак нельзя вполне согласиться с оценкой творчества Никитина в статье, посвящённой поэту. Уж слишком он акцентирует на «кладбищенской» стороне его творчества: «…больше у него смерти, чем жизни». Да и некоторые итоговые определения творчества нашего земляка Никитина вызывают возражение: «Поэт нетребовательного и заурядного, изобразитель обыденных отношений жизни… поэт наспех, поэт между прочим, и каждое стихотворение у него на счету… он занимает в нашей литературе какое-то срединное место… он не стихия и не личность… у него заметна слабость внутреннего самоопределения…» и т.д.

Такой переход на «личности» едва ли можно принять. И оценка, данная Никитину как личности и как Поэту Буниным-Поэтом, более точна и объективна. Это подтверждает и столетие с лишним, истекшее со времени публикации статьи И.А. Бунина.

С талантливым русским критиком Ю. Айхенвальдом в оценке личности и творчества Никитина заочно полемизирует современный критик и литературовед Олег Ласунский во вступительной статье к фундаментальному изданию сочинений И.С. Никитина: «Зрелое творчество поэта отличает крайняя степень внутренней сосредоточенности, собранности. Никитин настойчиво сдерживал порывы своего чувства, боясь вырваться чересчур далеко за очерченные для себя эстетические границы. Он сложил, по сути дела, одну песню, выдержанную преимущественно в минорном тоне. Зато пропел её широко и мощно. Горьким эхом отозвалась она в сердцах людей».


…Всё истинно талантливое и честное имеет вечный адресат. «Дневник семинариста» и поэма «Кулак» И.С. Никитина позволяют нам сегодня узнать нечто интересное о быте и нравах разночинной среды середины XIX века. А лучшие его стихотворения, отмеченные присутствием Музы Поэзии, взывают и к разуму и сердцу нашего современника. Например, каждый чувствующий и мыслящий увидит в стихотворении «Обличитель чужого разврата» знакомых персонажей наших дней:

Дышит речь твоя жаркой любовью,
Без конца ты готов говорить,
И, подумаешь, собственной кровью
Счастье ближнему рад ты купить.
Что ж ты сделал для края родного,
Бескорыстный мудрец-гражданин?
Укажи, где для дела благого
Потерял ты хоть волос один!
Твоя жизнь, как и наша, бесплодна,
Лицемерна, пуста и пошла…
Ты не понял печали народной,
Не оплакал ты горького зла.
Нищий духом и словом богатый,
Понаслышке о всём ты поешь
И бесстыдно похвал ждёшь, как платы,
За свою всенародную ложь.
Будь ты проклято, праздное слово!
Будь ты проклята, мёртвая лень!

А как «отозвалась в сердцах людей» в 1880-е годы никитинская «Русь», ярко и талантливо повествует И.А. Бунин на страницах «Жизни Арсеньева». Вот как реагировал мещанин Ростовцев, в доме которого жил нахлебником в Ельце гимназист, будущий Поэт и Писатель, а в начале 1880-х подросток Иван Бунин: «…я читал вслух Никитина: «Под большим шатром голубых небес, вижу, даль степей расстилается …». Это было широкое и восторженное описание великого простора, великих и разнообразных богатств, сил и дел России. И когда я доходил до гордого и радостного конца, до разрешенья этого описания: «Это ты, моя Русь державная, моя родина православная!» – Ростовцев сжимал челюсти и бледнел. – Да, вот это стихи! – говорил он, открывая глаза, стараясь быть спокойным, поднимаясь и уходя. – Вот это надо покрепче учить! И ведь кто писал-то? Наш брат мещанин, земляк наш!».

Да и сегодня никитинская «Русь» человека неравнодушного к судьбе своей Отчизны заставит глубоко задуматься о её нынешнем положении...

Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!

У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?

У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей — стола,
Меча — недругу?

У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?

Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?...

И давно ль было,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча тёмная?


Статья И.А. Бунина «Памяти сильного человека», как и поэзия Никитина, удивительно актуальна. Бунин противопоставляет в ней национальную ценность творчества Никитина творчеству современных ему поэтов и писателей. Это, напомним, был всего лишь 1894 год, когда декадентские течения, расцветшие в последующие два десятилетия, только зарождались. Будто о нас говорит Бунин в заключение своей статьи:

«Подумайте над теперешней литературой: главная её черта та, что в ней уже утрачивается этот особый склад и характер именно русской литературы. Многие новейшие произведения можно приписать какому угодно автору – французу, немцу, англичанину. А поэты? Они пишут триолеты, сонеты, рондо, на средневековые, на декадентские темы – и все выходит бедно, безжизненно, мелко... выдумывают феноменальные рифмы, высиживают нелепые образы с претензией на поэтичность, нелепые выражения.
Они сознательно уходят от своего народа, от природы, от солнца. Но природа жестоко мстит за это. Это надо твёрдо помнить!».