Культура ВРН

Все эти годы Воронежский Камерный остается театром, который не боится самых смелых экспериментов.
Камерный не боится быть непонятным зрителю. И эта в хорошем смысле творческая дерзость помогает все пятнадцать лет оставаться одним из самых интересных театров в России.
9-го сентября Воронежский Камерный – одним из первых в городе – открывает новый сезон. Сейчас в театре идут репетиции новой постановки – в ноябре Камерный планирует премьеру спектакля по античной трагедии.

Художественный руководитель театра Михаил Бычков рассказал корреспонденту «СВК» о том, с чем театр подошел к своему пятнадцатилетию и каким будет новый, шестнадцатый, сезон.

- Михаил Владимирович, прошло время, театр приобрел своего зрителя. Для вас важнее сохранить того зрителя, который пришел к вам пятнадцать лет назад на первый спектакль, или приобрести новых единомышленников?

- Даже не знаю. Вообще мне кажется, что никакого особого водораздела между пятнадцатым и шестнадцатым сезонами нет. Во всяком случае, я его не чувствую. Просто театр уже вступил в пору зрелости. Можно сказать, что те условия, которые ему дала жизнь, он принял, освоил, и в этих условиях мы существуем, стараясь не стоять на месте. Мы не можем сказать, что вместе с нашим юбилеем мы перевернули какую-то страницу, что-то оставили в прошлом и решили освоить что-то совсем новое. Нет. У нас перешли в новый сезон практически все спектакли текущего репертуара. Новую работу мы затеяли еще в апреле. Репетировали май, июнь, будем репетировать весь сентябрь. Так что, можно сказать, что всё просто движется и, я надеюсь, не стоит на месте. А о наших зрителях могу сказать так: наверное, для кого-то Камерный театр послужил толчком для того, чтобы всерьез, по-настоящему глубоко заболеть театром и начать интересоваться им в такой степени, чтобы теперь уже смотреть все громкие премьеры Москвы, Петербурга, посещать международные фестивали и так далее. Наверное, для такого рода зрителей, может быть, отчасти мы и остались теперь по сравнению с какими-то крупными театральными событиями немножечко театром другого калибра, театром, который был хорош в свое время. Но для подавляющего большинства, для тех, кто пришел сюда когда-то пятнадцать лет назад, мы продолжаем оставаться актуальным и интересным театром. Не всегда и не в каждой работе, может быть, это у нас получается, но, тем не менее, мы явно не закостенели, явно не деградировали. Мы по-прежнему занимаемся поисками, какими-то открытиями для себя и для публики: новых авторов, новых жанров и так далее. И поэтому наши первые зрители продолжают к нам ходить. А новых за эти годы мы тоже приобрели достаточно и продолжаем приобретать и бороться за них. На сегодня это уже ежедневная практика театра. Есть конкуренция, есть наши коллеги – другие воронежские театры, есть кино, есть приезжие гастролеры, антрепризы, концерты. И мы должны в этом ряду иметь своих поклонников – тех, кто приходит к нам, кто покупает билеты в Камерный театр, кто готов за это платить свои трудовые денежки. И по нынешним кризисным временам уже не маленькие.

- Ну, вам-то кризис не страшен даже при конкуренции. Потому что вы всегда стояли особняком: приходите, смотрите, если нравится. Камерный остался тем же театром, которому не надо никого завоевывать?

- Мне трудно быть объективным. Со стороны виднее. Я надеюсь, что всё осталось по-прежнему, что у театра есть свое лицо, своя интонация, какая-то своя атмосфера. А получается или нет – судить скорее вам, зрителям.

Михаил Бычков работал как приглашенный режиссер в разных городах: в Московском театре имени Пушкина, в театре имени Вахтангова, в Санкт-Петербургском театре «Приют комедианта», в театре имени Ленсовета, в театре имени Акимова. Ставил спектакли в Риге, Вильнюсе и Таллине, в Омске и Краснодаре, Екатеринбурге и Ростове-на-Дону. Ему интересен не только драматический театр. В 2002-м году Михаил Бычков поставил на сцене Воронежского музыкального театра оперу Жоржа Бизе «Искатели жемчуга». А через семь лет снова обратился к оперному жанру. 25-го сентября Московский театр Станиславского и Немировича-Данченко откроет сезон оперой Массне «Вертер» в постановке Михаила Бычкова. Тоже французская музыка и тоже редкая гостья на российской сцене.

- Да, пока так складывается, что мне везет с французской музыкой. В театр Станиславского и Немировича-Данченко я попал по приглашению руководителя этого театра. Я давно знаком и с художественным руководителем оперы Александром Тителем – еще по ГИТИСу. Частенько мы пересекались и на Золотой Маске, и на различных фестивалях. Владимир Урин, генеральный директор театра, тоже мой давнишний знакомый – еще со времен работы ТЮЗовского движения, когда совсем уж в далекие времена он являлся заведующим литературной частью в ТЮЗе в городе Кирове, а я ставил там дипломный спектакль. С той поры каждый из нас прошел свой путь. И сегодня по приглашению этих двух людей я оказался в великолепном, новом, прекрасно оснащенном, хорошо организованном, с прекрасной творческой атмосферой театре. И с большим удовольствием занимаюсь тем, что каждый день слушаю божественную музыку. Ну и пытаюсь соединить какой-то свой театральный опыт с этим жанром. Что нелегко, но очень интересно.

- Какие эмоции получаете от работы?

- Я очень рад, что попал в замечательную команду. У меня прекрасный соавтор – художник Эмиль Капелюш, отличный музыкальный руководитель постановки – главный дирижер театра Феликс Коробов, очень интересный художник по свету, которая приедет из Соединеных Штатов – Райан Шмидт. И, самое главное, очень хорошие солисты. Мы делаем полную версию «Вертера». Опера, действительно, в Москве давно не шла. Когда-то в пятидесятые годы в Большом театре был спектакль, еще раньше, в двадцатые годы, как раз в оперной студии Станиславского, с которой начинался этот театр, в котором нынче мы ставим «Вертера», Станиславский выпустил эту работу. А больше мне и не известны какие-то другие примеры, хотя я не большой знаток. Действительно, редко идущая опера, но, на мой взгляд, очень интересная в музыкальном отношении. В ней практически нет того, что называется вампукой – то есть, такой условности ну совсем уж фантастической, сказочной, нелепой. Это человеческая история о чувствах, о любви, о несовпадении путей и судеб, о непонимании. И мне с моим опытом работы режиссера, основанном на чувстве правды и веры, о котором Станиславский говорил, в данном случае не очень трудно. Гораздо труднее было бы в какой-нибудь «Норме» Беллини или в вагнеровских сюжетах. А здесь, соединяя человеческую жизнь с тем, что написано автором, мне кажется, мы создаем какую-то синтетическую, особую историю. Я боюсь забегать вперед, все-таки до премьеры еще есть время. Удастся ли все, что замышляешь, трудно сказать, но хочется, чтобы эта конечная история получилась живой, человеческой. Несмотря на то, что спектакль выходит на Большой сцене, по сути опера камерная. Небольшое количество действующих лиц, нет огромного хора, вместо него – совсем небольшой детский хор. Вот такое странное соединение камерности и полномасштабности, условности оперного искусства и, вроде бы, безусловности самой истории, лежащей в основе сюжета. Это новые интересные задачи, которые и для театра сейчас важны и интересны, ну и для всех, кто этот спектакль создает. Здорово было бы, если бы в результате не по- рязански, а вполне по-настоящему зазвучал бы и язык французский, и особенности того, как это написано Жюлем Масснэ, в общем, много тонкостей. И дело настолько многосоставное, что, несмотря на всю масштабность этого дела, оно очень хрупкое.

- А не было соблазна перенести действие в наше время: всё-таки история Вертера написана Гете больше двухсот лет назад?

- Я не могу сказать, что мы совсем дисциплинированно следовали указаниям автора. Что мы знаем о восемнадцатом веке, о Германии, об этом времени пудреных паричков? Если вести речь именно об опере, я думаю, что Жюль Массне во второй половине девятнадцатого века, сочиняя это, не создавал стилизацию, а максимально сложно, выразительно и полно, как он это чувствовал, и современно для своего времени, выражал те эмоции, чувства, конфликты, источником которых явилась великая повесть Гете. Но, мне кажется, Массне писал не о каких-то особенных и далеких от него персонажах, он выстраивал отношения, эмоциональные партитуры не из условного и музейно-хрестоматийного, а из своего времени. Я предположил, что время, в которое написана опера, важнее времени, в которое написана повесть Гете. А время, в которое написана опера, это время, когда уже во всю существовали железные дороги, когда во Франции существовали выставки импрессионистов, когда в России в расцвете был Антон Палыч Чехов со своим творчеством, и это гораздо более живое и интересное и для меня, и для публики временное пространство, чем какой-то далекий гетевский мир. Поэтому время не перенесено в наши дни, оно не осовременено, но сдвинуто в сторону написания оперы – в сторону девятнадцатого века.

- А пока Вы ставите в Москве, Камерный театр без Вас не скучает?

- Артисты говорят иногда, что да, скучаем. Но что не расслабляются – это точно. Внутренняя художественная дисциплина артистов, общая культура работы с публикой у нас достаточно высокая. Здесь не нужен понукальщик, который стимулировал бы нормальную работу. Это сознательный процесс, который с удовольствием делают все, кто работает в Камерном театре. Другое дело, что артистам хочется больше и чаще выпускать премьеры. Но времена не очень легкие, и я в последнее время не так часто готов рождать новые идеи. С другой стороны, ограничить себя только сценой Камерного театра, мне тоже не хотелось бы. Она, согласитесь, имеет свою специфику. И чтобы продолжать в течение пятнадцати лет испытывать интерес только к этой группе артистов, к этому пространству, нужно успевать по этому пространству и по этим артистам соскучиться. Я считаю, что для этого очень полезно ставить на других сценах, в других городах, странах, спектакли разных жанров, разных масштабов, в том числе и весьма большие.

- И все-таки, какую премьеру мы увидим в ближайшее время в Камерном?

- Это будут даже две трагедии Еврипида – «Орест» и «Электра». Мы объединили их в один спектакль. И нам это не менее интересно и экспериментально, чем какая-нибудь современная пьеса. Я с удовольствием обращался бы чаще к современной драматургии, но сейчас нелегко найти какую-то хорошую современную пьесу. Большая это все-таки редкость. Ну а откроется сезон девятого сентября спектаклем «До и после» по пьесе современного немецкого драматурга Ролланда Шиммельпфеннига. Странный, необычный спектакль, но зритель его принял. Это очень приятно. Так что приглашаю всех в Камерный.

Отклики на премьеру "Вертера" здесь