Культура ВРН

2014 год для театральной Москвы начался с такого события – театр «У Никитских ворот» 8 февраля дал премьеру: «Трамвай «Желание» по одноименной пьесе Теннесcи Уильямса в постановке Марка Розовского. Сотканный из глубинных, подсознательных переживаний героев, он вселил оптимизм по поводу русского драматического театра.


Сюжет пьесы прост: главная героиня – Бланш Дюбуа – приезжает к своей сестре Стелле в Новый Орлеан погостить. Обе сестры вышли из состоятельной и обеспеченной семьи, от которой у них остались только память и хорошее светское воспитание. Фамильную усадьбу Бланш пришлось продать, и она чувствует себя виноватой перед младшей сестрой. Расстроенную психику героиня лечит выпивкой. И все бы ничего, только муж сестры, поляк Стэнли Ковальский – человек заурядный и простой, как пробковое дерево, – недолюбливает Бланш... В итоге у нее случается нервный срыв, и в финале ее увозят в клинику для душевнобольных.

Музыкальность здесь обусловлена не только джазовым сопровождением по ходу спектакля. Розовский проявил нетипичную для современных режиссеров верность драматургу и чуткость в работе с пьесой. Неслучайно Теннеcси Уильямс выбрал местом действия Новый Орлеан – родину джаза. Если внимательно вчитаться, то становится очевидным преломление Уильямсом идей джаза в пьесе, и Розовский сумел перенести это на сцену.

Джаз – это музыкальное искусство, объединившее традиции разных народов, в котором импровизация, отвергая условности и партитуры, является главной формой. Импровизация держится на свинге и синкопах – намеренном смещении ударения и акцента с сильной доли на слабую. Посмотрим с этой точки зрения на Стэнли Ковальского, блестяще сыгранного Владимиром Давиденко. Неслучайно Бланш называет его «животным» – существом, которому неведомы понятия этикета и разумности, живущим инстинктами: его поведение – это одна сплошная джазовая импровизация, организованная лишь его желаниями и интуицией. С одной стороны, его бросание тарелок и вилок на пол в знак уборки со стола, его беспощадное противодействие роману героини с Митчем, кажутся верхом жестокости и аморальности, и их ничем нельзя объяснить. Но если посмотреть на маневры героя с джазовой стороны, то они очень даже логичны, так как рождаются спонтанно (нелогично, синкопировано). Поскольку он поляк, рожденный и выросший в Америке, его поведение-импровизация также завязано на смешении культур разных народов.

Бланш Дюбуа в разных составах первоклассно сыграли Наталья Баронина и Виктория Корлякова. Эти актрисы по-разному выстроили образ Бланш. Баронина играет с чарующей самоотдачей, глубоко и по-русски, а в финале, уезжая в дурдом, Бланш – типичная больная из палаты номер 6: ее искренне жалко, ведь в подобной западне мог бы оказаться любой из зала. Красавица Корлякова создала Бланш по-американски: форма здесь важнее содержания, то есть внешний вид порой заслоняет душевную муку Бланш. Но когда ни с того и ни с сего, по принципу синкопы, ее душа обнажается, зрителю становится очевидна тяжелая грусть, которую она носит в себе. В финале Бланш Корляковой уезжает в дурдом оскверненной гордячкой, красивой и упрямой. Она вызывает не столько жалость, сколько восхищение – такие тоже лежат в палате номер 6. Как бы то ни было, в обоих случаях работа актрис завораживает настолько, что невольно порываешься подбодрить их героинь, сказать, что-то банальное – вроде, все еще наладится, держись...

Однако не все так однозначно с Бланш, потому что у нее тоже, согласно музыкальной организации пьесы, есть своя партия. И ее партию Уильямс увидел в блюзе. Блюз – это сольная лирическая песня грустного характера с социальным-бытовым подтекстом в медленном темпе, являющаяся также импровизационной разновидностью музыки. Не знаю, учитывали ли это Баронина и Корлякова в работе над ролью, но монологи в их прочтении предстают как раз такими лирическими балладами с социальным подтекстом, какими их задумывал сам Уильямс. Монологи по-блюзовому выстраданы героинями, это их сердечный порыв рассказать о наболевшем.


Вся роль Бланш у Уильямса держится на внутреннем беспокойстве и неустроенности своей жизни, то есть базой всей роли является как раз блюзовые социальные смыслы, лиричность и нежность здесь обусловлены именно блюзовой организацией персонажа. Более того, на протяжении всего спектакля не отпускает ощущение, что Бланш не так уже и неудобно оказаться «на дне» – конечно, бытовые неудобства смущают, но подсознательно она с первой минуты «спелась» со Стэнли. Именно на это указывает драматург в пьесе, и душа зрителя буквально ликует при виде всей этой музыкальности на сцене!

Спектакль богат на актерские победы. Взять хотя бы Митча, несостоявшегося жениха Бланш, в исполнении Николая Захарова – артист наделил приятеля «животного» нетипичными для своей среды нежностью и ранимостью. Когда героиня благодарит небо за такое быстрое исполнение ее молитв о сердечном друге, зритель понимает значение внутренней боли героини во многом благодаря образу Митча. Митч выступает своеобразным противовесом проблем Бланш, человеком, в чьих силах склонить чашу весов в другую, светлую, сторону. Думается, что Уильямс задумывал Митча не только недотепой, но и человеком, не справившимся со своей миссией спасителя, сломавшимся под давлением среды, – зерно образа Митча в этом. Захаров проявил редкую для молодых артистов тонкость, прочувствовал своего недотепу до самой глубины и сыграл на зависть многим звездам столичных сцен. Совершенно очевидно, что будь Митч иным, трагедия героини приобрела бы другие очертания, стала бы более прозаичной и лишилась бы существенной доли драматизма.

Наталья Калашник, сыгравшая Стеллу, сумела передать окрыляющую и ослепляющую силу «животной» любви. Несмотря на переживания за сестру, она осталась верна «тайне двоих в темноте», и во всех сценах очень легка и, как всякая любящая женщина, нежна. Обратила на себя внимание и Наталья Юченкова-Долгих, сыгравшая всевидящее и всезнающее око соседки сверху, – как раз тот случай, когда эпизодическая роль приобретает звучание и значение благодаря артисту.


Ко всему выше сказанному остается добавить, что сценография Станислава Морозова выполнена также в полном соответствии предписаниям драматурга. Сцена представляет собой дом на улице Елисейские Поля в Новом Орлеане: на первом этаже помещение Ковальских, но втором – квартира соседки, на авансцену вынесены символичные рельсы, по которым, однако, катится боулингский шар (излюбленная, как и покер, игра Ковальского). Квартира Ковальских представляет одну большую комнату, которую шторка по центру делит на две спальни: стол, стулья, кровать, диван, шкаф. Много деталей, всевозможных домашних штучек-дрючек и реквизита, которые наравне с острой психологической игрой также исчезают со сцен в угоду минимализму. Одним словом, зритель видит обычную квартиру, коих предостаточно в любых рабочих районах. Близости к зрителю способствует не только камерный зал театра и знакомые конфликты «на бытовой почве», но и частые проходы героев на сцену через зрительный зал: такие пассажи смывают границы между игрой и реальностью, объединяя все в одну жизнь.

«Трамвай «Желание» – исключительно актерская пьеса. Мы провели подробнейшую проработку характеров, искали глубинные мотивировки и тончайшие переливы настроений персонажей, пытались открыть тайны их непредсказуемых слов и действий», – сказал режиссер журналистам. Так и хочется ему ответить: говорите, говорите еще… Кто сейчас готовит так спектакли? За кубами, конфетти, взрывами и спущенными на сцену большими экранами еле видна жизнь самих героев – она больше напоминает позерство или трюкачество, а понятие актерского мастерства как будто стирается из памяти артистов.


«Трамвай «Желание», прочувствованный на сцене буквально до последней точки Уильямса, открыл целый ряд талантливейших молодых актеров, в которых угадывается яркое будущее. Яркое будущее угадывается и в судьбе самого спектакля, но только при условии, что игра артистов будет пребывать на высоте.