Общество
24.09.2013 19:12
Не оперные страсти
- Текст: Елена Фомина
- Фото: moe-online.ru, afisha.ru
Директор Воронежского государственного театра оперы и балета Игорь Непомнящий выступил сегодня на канале «Россия 24» с изложением своих претензий к авторам исследования «Воронежский пульс. Культурная среда и культурная политика». Свое мнение о том, что происходит в нашей культуре, высказывает обозреватель и критик Елена Фомина.
«Пресловутое неравенство распределения материальных вещей – не последняя беда, если только правители не стараются сохранить свое положение через духовную нищету народа».
Иван Ефремов
В России, как известно, две беды – дураки и дороги. Так вот, эти беды – еще полбеды. Главные беды – разобщенность и равнодушие. И отсутствие совести у чиновничьего племени.
То, что нам сообщили накануне открытия сезона в Воронежском театре оперы и балета, похоже на какую-то абсурдистскую драму: театр могут закрыть, и мы останемся и без оперы, и без балета. Вот такая вот новость – вместо планов на сезон и рассказа о премьерах.
Здание воронежского оперного театра, выстроенное с учетом специальной акустики и открытое в 1961-м году на главной площади города, давно нуждается в реконструкции. Но долгожданный капитальный ремонт может обернуться его бессрочным закрытием. Потому что деваться ему – со всеми артистами и оркестром – некуда. Отправиться на шесть-семь лет на гастроли нельзя, а дома репетировать и играть спектакли негде. Оперный – не маленький театрик с мобильной труппой, одни костюмы, декорации и реквизит займут отдельное здание. Вариант «кто-нибудь да приютит» не сработает: у отреставрированного Кольцовского, где есть подобие ямы для оркестра, свой репертуарный план, у филармонии с приемлемой для музыкального театра акустикой – свой, а у хореографического училища, колледжа Ростроповичей и академии искусств – свой план, учебный, который нельзя нарушать по закону.
Единственная площадка, куда театр оперы и балета мог бы втиснуться на время ремонта (а это – повторяю – годы), – бывшее здание театра драмы имени Кольцова у Покровского собора. Но там теперь автономное учреждение культуры – Воронежский концертный зал, со своим планом и репертуарной политикой. И главное, как кстати это заведение стало коммерческим предприятием: как раз тогда, когда встал вопрос о капремонте оперного. Да и скоропостижная смена главы областного управления культуры тоже наводит на размышления: не является ли это назначение определенной задачей? И очередь, обещанная губернатором сразу после реставрации и реконструкции Кольцовского, не подошла. Вернее, подошла, но для другого театра – Камерного. А тут еще подоспел доклад г-на Боякова, претендующий на глубокое всестороннее исследование воронежской культуры, где об оперном театре говорится в самых нелестных выражениях. Не многовато ли случайностей?
Ну, а если звезды сложатся, и ремонт в оперном всё-таки начнется, где гарантия, что за это время на доходное место в самом центре города не найдется новый хозяин? Который отремонтирует здание не из госказны, а на свои средства. Его еще и похвалят: молодец, печется о культуре. И сено, как говорится, цело, и овцы…
Сказать, что всё это как снег на голову? Не будем лукавить: о том, что оперный нуждается в капремонте, не знал только иногородний. А то, что денег на спектакли нет, можно догадаться по репертуару. За последние годы сняты такие постановки, как «Кармен», «Русалка» - костюмы настолько обветшали, что это было заметно невооруженным глазом, а декорации, вероятно, уже угрожали жизни артистов.
Тем не менее театр жил, выпускал по две-три премьеры в год и даже не жаловался: а смысл? Если денег на ремонт и постановки всё равно не дают, а план выполнять надо. Непритязательные музкомедии вроде «Бабьего бунта» - не от хорошей жизни. Я намеренно не говорю о балетах, потому что основа, стержень, базис музыкального театра, показатель его реноме, – это оперные работы. И они есть, и даже новые: открыть сезон собираются «Умницей» Орфа (вместе с «Карминой Бураной» всё это называется «ORFeum»), репетируется «Бал-маскарад» Верди. А ведь существуют не только премьеры, но и вводы, которые подчас ярче премьер, и так называемые рядовые спектакли. Помню, как однажды случайно попала на «Севильского цирюльника», которого слышала и смотрела раз пять – во всех составах. Сидела в зале и думала: какая же это сила – нестареющая классика! И какие поразительные люди – оперные артисты. При мизерной зарплате выходят в сотый раз на сцену, с теми же партнерами, и находят в своей работе и кайф и драйв – уж простите за вульгарный сленг. И старый спектакль трогает, искрится радостью импровизации, а потому – воспринимается любым зрителем, вне зависимости от его подготовленности, как встреча с живым искусством, а не искусной подделкой.
Меня всё время убеждают – новостями о нашумевших премьерах, разными «золотыми масками» и другими жупелами, что классическое искусство себя изжило и современный культурный человек – тот, кто может отличить инсталляцию от перформанса, и не видит ничего уродливого в намеренном искажении, например, «Джоконды», потому что это, так сказать, художественная провокация, вливающая свежую кровь в наше одряхлевшее представление об истинных ценностях. Меня убеждают, что изящная словесность – вчерашний день, а сегодняшнее свежее слово в литературе – это зарифмованный мат. И что если в жизни, проходя по улице, мы ловим обрывки нецензурной лексики, то она имеет право звучать со сцены.
Рискую оказаться в положении несчастного, ославленного Пушкиным Сальери, но:
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Это обморачивание началось не вчера. Время упущено. Осколки зеркала, разбитого троллями, разлетелись по всему свету, попали в глаза людям, и теперь уродливое считается эталоном красоты, а извращенное сознание – современным и перспективным. Жолдак и Серебренников, чьи провокационные эксперименты с классикой граничат с издевательством, мнят себя гениями, реформаторами театра. Бездарность тем и опасна: она всегда воинствует, в страхе потерять свои позиции, и всеми силами мешает пробиться чему-то по-настоящему новому, талантливому. Молодые неглупые ребята, начинающие ставить спектакли, молятся на Ивана Вырыпаева, считая его гуру. Мы, зрители, наверное, чтобы не казаться себе дураками, пытаемся найти в его пьесах двойной, а то и тройной смысл, потому что их и читать-то в здравом уме непросто. А играть артистам на сцене – еще сложнее.
С оперой и того горше. Такие «шедевры», как «Дети Розенталя» Десятникова пишутся не каждый день, поэтому современным продвинутым режиссерам приходится экспериментировать с классическими названиями. Чтобы зрителю было понятнее, нужно перенести действие поближе к сегодняшнему дню. Сюжет станет куда увлекательнее, если будет развиваться в казино, как у Майера, поставившего «Риголетто» в Метрополитен, или даже на Планете обезьян, как в Баварской опере, герои «Евгения Онегина» в постановке Жагарса будут кривляться в постели, а по сцене будет ходить голый мужик с головой медведя.
Финансировать такие спектакли по меньшей мере безнравственно. А на них тратятся безумные государственные средства: достаточно вспомнить «Руслана и Людмилу» Дмитрия Чернякова в Большом, где герои поют то в психушке, то в борделе. Постановку Чернякова иначе как преступным глумлением над классикой не назовешь. Но она прошла в главном оперном театре страны, который, по сути, является критерием качества для всех остальных.
Идет планомерное, изощренное искажение сознания. Сбиваются ориентиры. Отбирая у театра способность говорить со слушателем на языке человеческих чувств – любви, горя, сострадания, у нас пытаются отнять главное – отзывчивую живую душу, подменяя ее глиняным големом. А мы – либо покорно соглашаемся, либо вежливо отмалчиваемся.
Сказать, что король голый, и оперная сцена – не площадка для удовлетворения низменных страстей режиссеров-извращенцев, кому-то стыдно, чтобы не показаться отсталым, кому-то неохота – всё равно не услышат, а редкие попытки сопротивления сходят на нет. Многие ли помнят слушательницу, подавшую в суд за моральный ущерб после посещения «Руслана и Людмилы» Чернякова в Большом?
В воронежском театре оперы и балета, как почти везде в провинции, ценят классику. Нам всё же ближе «Онегин» с вареньем и пейзанами, чем на роликовых коньках. Да и поставить традиционный спектакль, на мой взгляд, сложнее, чем спрятаться за хулиганские режиссерские выходки. По мне – лучше уж школьники, которые пришли в театр, услышат Арию Ленского на пеньке в заснеженном лесу, чем в притоне.
Я не против современных постановок, но мне важно – ради чего усилия? Если перенос действия работает на художественный результат, помогает понять психологию героев, дает возможность осмыслить музыку в новом контексте, тогда оправданы и современные костюмы, и пистолет вместо кинжала. Если нет, если откровенные сцены и обнажение артистов служат лишь привлечением в зал публики, то функция театра сводится к развлекательному заведению. А их у нас и так больше чем надо.
Театр – и большой, и маленький – должен оставаться кафедрой. С четкими художественными ориентирами и критериями. Поэтому как хлеб насущный нужны премьеры русских опер – то без чего немыслим музыкальный театр в России. И это большая проблема, причем не только воронежская.
Можно сколько угодно требовать «Ивана Сусанина», «Бориса Годунова» и «Князя Игоря», но не стоит забывать, что во всем мире основной бюджет оперных театров складывается из государственных средств. Плюс поддержка спонсоров. Оперный театр – самый дорогой, и это оправдано жанром. Большая серьезная постановка не появится методом тришкина кафтана: там урезали, тут поджали. Что-то из подбора, где-то материя подешевле, а режиссер еще молодой – ему диплом защищать надо, большого гонорара не потребует. А воронежский оперный при минимальном финансировании ухитряется выполнять еще и социальную функцию: проводить бесплатные музыкальные вечера в фойе, выделять места для клуба любителей оперы, вводить систему абонементных показов для школьников и студентов.
Да, воронежский театр оперы и балета нуждается в обновлении – и здания, и репертуара. Но прежде чем обвинять его в художественной несостоятельности, стоит провести эксперимент: выделить необходимую сумму на постановку – да хоть того же «Бориса Годунова» – и посмотреть на результат. А уже потом делать выводы.
Почему же воронежский оперный оказался в положении больного, которого никто и не собирался лечить с самого начала, а по тайному сговору врачей сразу готовили в морг? Выходит, кто-то изощренно-дальновидный проводил операцию художественного банкротства оперного театра?
И вот теперь, когда для спасения больного понадобилось переливание крови, мы опускаем глаза: «Ну мы же всё равно ничего не можем сделать..», или: «Ну нам же всё равно никто не позволит…». Да разве нужно чье-то позволение, чтобы навести порядок в собственном доме?
Воронеж – наш дом. Оперный – наш театр. Так нам ли бояться господ бояковых?
Не в силе Бог, а в Правде.
Предлагаем Вам принять участие в нашем опросе о ситуации с исследованием "Воронежский пульс".
Иван Ефремов
В России, как известно, две беды – дураки и дороги. Так вот, эти беды – еще полбеды. Главные беды – разобщенность и равнодушие. И отсутствие совести у чиновничьего племени.
То, что нам сообщили накануне открытия сезона в Воронежском театре оперы и балета, похоже на какую-то абсурдистскую драму: театр могут закрыть, и мы останемся и без оперы, и без балета. Вот такая вот новость – вместо планов на сезон и рассказа о премьерах.
Здание воронежского оперного театра, выстроенное с учетом специальной акустики и открытое в 1961-м году на главной площади города, давно нуждается в реконструкции. Но долгожданный капитальный ремонт может обернуться его бессрочным закрытием. Потому что деваться ему – со всеми артистами и оркестром – некуда. Отправиться на шесть-семь лет на гастроли нельзя, а дома репетировать и играть спектакли негде. Оперный – не маленький театрик с мобильной труппой, одни костюмы, декорации и реквизит займут отдельное здание. Вариант «кто-нибудь да приютит» не сработает: у отреставрированного Кольцовского, где есть подобие ямы для оркестра, свой репертуарный план, у филармонии с приемлемой для музыкального театра акустикой – свой, а у хореографического училища, колледжа Ростроповичей и академии искусств – свой план, учебный, который нельзя нарушать по закону.
Единственная площадка, куда театр оперы и балета мог бы втиснуться на время ремонта (а это – повторяю – годы), – бывшее здание театра драмы имени Кольцова у Покровского собора. Но там теперь автономное учреждение культуры – Воронежский концертный зал, со своим планом и репертуарной политикой. И главное, как кстати это заведение стало коммерческим предприятием: как раз тогда, когда встал вопрос о капремонте оперного. Да и скоропостижная смена главы областного управления культуры тоже наводит на размышления: не является ли это назначение определенной задачей? И очередь, обещанная губернатором сразу после реставрации и реконструкции Кольцовского, не подошла. Вернее, подошла, но для другого театра – Камерного. А тут еще подоспел доклад г-на Боякова, претендующий на глубокое всестороннее исследование воронежской культуры, где об оперном театре говорится в самых нелестных выражениях. Не многовато ли случайностей?
Ну, а если звезды сложатся, и ремонт в оперном всё-таки начнется, где гарантия, что за это время на доходное место в самом центре города не найдется новый хозяин? Который отремонтирует здание не из госказны, а на свои средства. Его еще и похвалят: молодец, печется о культуре. И сено, как говорится, цело, и овцы…
Сказать, что всё это как снег на голову? Не будем лукавить: о том, что оперный нуждается в капремонте, не знал только иногородний. А то, что денег на спектакли нет, можно догадаться по репертуару. За последние годы сняты такие постановки, как «Кармен», «Русалка» - костюмы настолько обветшали, что это было заметно невооруженным глазом, а декорации, вероятно, уже угрожали жизни артистов.
Тем не менее театр жил, выпускал по две-три премьеры в год и даже не жаловался: а смысл? Если денег на ремонт и постановки всё равно не дают, а план выполнять надо. Непритязательные музкомедии вроде «Бабьего бунта» - не от хорошей жизни. Я намеренно не говорю о балетах, потому что основа, стержень, базис музыкального театра, показатель его реноме, – это оперные работы. И они есть, и даже новые: открыть сезон собираются «Умницей» Орфа (вместе с «Карминой Бураной» всё это называется «ORFeum»), репетируется «Бал-маскарад» Верди. А ведь существуют не только премьеры, но и вводы, которые подчас ярче премьер, и так называемые рядовые спектакли. Помню, как однажды случайно попала на «Севильского цирюльника», которого слышала и смотрела раз пять – во всех составах. Сидела в зале и думала: какая же это сила – нестареющая классика! И какие поразительные люди – оперные артисты. При мизерной зарплате выходят в сотый раз на сцену, с теми же партнерами, и находят в своей работе и кайф и драйв – уж простите за вульгарный сленг. И старый спектакль трогает, искрится радостью импровизации, а потому – воспринимается любым зрителем, вне зависимости от его подготовленности, как встреча с живым искусством, а не искусной подделкой.
Меня всё время убеждают – новостями о нашумевших премьерах, разными «золотыми масками» и другими жупелами, что классическое искусство себя изжило и современный культурный человек – тот, кто может отличить инсталляцию от перформанса, и не видит ничего уродливого в намеренном искажении, например, «Джоконды», потому что это, так сказать, художественная провокация, вливающая свежую кровь в наше одряхлевшее представление об истинных ценностях. Меня убеждают, что изящная словесность – вчерашний день, а сегодняшнее свежее слово в литературе – это зарифмованный мат. И что если в жизни, проходя по улице, мы ловим обрывки нецензурной лексики, то она имеет право звучать со сцены.
Рискую оказаться в положении несчастного, ославленного Пушкиным Сальери, но:
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Это обморачивание началось не вчера. Время упущено. Осколки зеркала, разбитого троллями, разлетелись по всему свету, попали в глаза людям, и теперь уродливое считается эталоном красоты, а извращенное сознание – современным и перспективным. Жолдак и Серебренников, чьи провокационные эксперименты с классикой граничат с издевательством, мнят себя гениями, реформаторами театра. Бездарность тем и опасна: она всегда воинствует, в страхе потерять свои позиции, и всеми силами мешает пробиться чему-то по-настоящему новому, талантливому. Молодые неглупые ребята, начинающие ставить спектакли, молятся на Ивана Вырыпаева, считая его гуру. Мы, зрители, наверное, чтобы не казаться себе дураками, пытаемся найти в его пьесах двойной, а то и тройной смысл, потому что их и читать-то в здравом уме непросто. А играть артистам на сцене – еще сложнее.
С оперой и того горше. Такие «шедевры», как «Дети Розенталя» Десятникова пишутся не каждый день, поэтому современным продвинутым режиссерам приходится экспериментировать с классическими названиями. Чтобы зрителю было понятнее, нужно перенести действие поближе к сегодняшнему дню. Сюжет станет куда увлекательнее, если будет развиваться в казино, как у Майера, поставившего «Риголетто» в Метрополитен, или даже на Планете обезьян, как в Баварской опере, герои «Евгения Онегина» в постановке Жагарса будут кривляться в постели, а по сцене будет ходить голый мужик с головой медведя.
Финансировать такие спектакли по меньшей мере безнравственно. А на них тратятся безумные государственные средства: достаточно вспомнить «Руслана и Людмилу» Дмитрия Чернякова в Большом, где герои поют то в психушке, то в борделе. Постановку Чернякова иначе как преступным глумлением над классикой не назовешь. Но она прошла в главном оперном театре страны, который, по сути, является критерием качества для всех остальных.
Идет планомерное, изощренное искажение сознания. Сбиваются ориентиры. Отбирая у театра способность говорить со слушателем на языке человеческих чувств – любви, горя, сострадания, у нас пытаются отнять главное – отзывчивую живую душу, подменяя ее глиняным големом. А мы – либо покорно соглашаемся, либо вежливо отмалчиваемся.
Сказать, что король голый, и оперная сцена – не площадка для удовлетворения низменных страстей режиссеров-извращенцев, кому-то стыдно, чтобы не показаться отсталым, кому-то неохота – всё равно не услышат, а редкие попытки сопротивления сходят на нет. Многие ли помнят слушательницу, подавшую в суд за моральный ущерб после посещения «Руслана и Людмилы» Чернякова в Большом?
В воронежском театре оперы и балета, как почти везде в провинции, ценят классику. Нам всё же ближе «Онегин» с вареньем и пейзанами, чем на роликовых коньках. Да и поставить традиционный спектакль, на мой взгляд, сложнее, чем спрятаться за хулиганские режиссерские выходки. По мне – лучше уж школьники, которые пришли в театр, услышат Арию Ленского на пеньке в заснеженном лесу, чем в притоне.
Я не против современных постановок, но мне важно – ради чего усилия? Если перенос действия работает на художественный результат, помогает понять психологию героев, дает возможность осмыслить музыку в новом контексте, тогда оправданы и современные костюмы, и пистолет вместо кинжала. Если нет, если откровенные сцены и обнажение артистов служат лишь привлечением в зал публики, то функция театра сводится к развлекательному заведению. А их у нас и так больше чем надо.
Театр – и большой, и маленький – должен оставаться кафедрой. С четкими художественными ориентирами и критериями. Поэтому как хлеб насущный нужны премьеры русских опер – то без чего немыслим музыкальный театр в России. И это большая проблема, причем не только воронежская.
Можно сколько угодно требовать «Ивана Сусанина», «Бориса Годунова» и «Князя Игоря», но не стоит забывать, что во всем мире основной бюджет оперных театров складывается из государственных средств. Плюс поддержка спонсоров. Оперный театр – самый дорогой, и это оправдано жанром. Большая серьезная постановка не появится методом тришкина кафтана: там урезали, тут поджали. Что-то из подбора, где-то материя подешевле, а режиссер еще молодой – ему диплом защищать надо, большого гонорара не потребует. А воронежский оперный при минимальном финансировании ухитряется выполнять еще и социальную функцию: проводить бесплатные музыкальные вечера в фойе, выделять места для клуба любителей оперы, вводить систему абонементных показов для школьников и студентов.
Да, воронежский театр оперы и балета нуждается в обновлении – и здания, и репертуара. Но прежде чем обвинять его в художественной несостоятельности, стоит провести эксперимент: выделить необходимую сумму на постановку – да хоть того же «Бориса Годунова» – и посмотреть на результат. А уже потом делать выводы.
Почему же воронежский оперный оказался в положении больного, которого никто и не собирался лечить с самого начала, а по тайному сговору врачей сразу готовили в морг? Выходит, кто-то изощренно-дальновидный проводил операцию художественного банкротства оперного театра?
И вот теперь, когда для спасения больного понадобилось переливание крови, мы опускаем глаза: «Ну мы же всё равно ничего не можем сделать..», или: «Ну нам же всё равно никто не позволит…». Да разве нужно чье-то позволение, чтобы навести порядок в собственном доме?
Воронеж – наш дом. Оперный – наш театр. Так нам ли бояться господ бояковых?
Не в силе Бог, а в Правде.
Предлагаем Вам принять участие в нашем опросе о ситуации с исследованием "Воронежский пульс".
Ранее в рубриках
В Воронеже — Мэр Воронежа побывал на месте серьёзного ЧП
При осмотре места происшествия оказалось, что ущерб больше, чем предполагалось накануне.
В России — Над Воронежской областью уничтожены три метеозонда – чем они опасны?
Эти шары применяются ради террора против гражданского населения и перегрузки средств ПВО.
В мире — Наводнение в Дубае было вызвано искусственно?
Засеивание облаков. Что это такое и работает ли это? Могло ли оно привести к бедствию?
Общество — Колбаса, маргарин, прокладки, водка и бензин подорожали в Воронеже
Впрочем, этими позициями список подорожавших товаров не ограничился – в нём десятки наименований.
Театр — В Воронеже сыграли «Кровавую свадьбу»
Спектакль стал продолжением зарекомендовавшего себя проекта «Учебный театр».
Кино и телевидение — Кассовые сборы в России за четверг, 18 апреля: новый фантастический лидер
Вряд ли новая экранизация повести Кирилла Булычёва переплюнет «Гостью из будущего».
Персона — Звезда сериала «Улицы разбитых фонарей» о сериале «Слово пацана»: «Мне было отвратно»
По мнению Алексея Нилова, есть в сериале что-то нечистоплотное, а блатная романтика выглядит привлекательной.
Литература — Вышла четвёртая книга серии «Инспектор уголовной полиции Хиллари Грин» — «Убийство в деревне»
Книги Фейт Мартин — образец жанра чисто английского детектива.
Музыка — Трубач и гобоист, изнасиловавшие валторнистку, отстранены от концертов и репетиций
Нью-йоркский филармонический оркестр отправил в отпуск без содержания музыкантов, обвиненных в сексуальных домогательствах.
Изобразительное искусство — Портрет маслом – техника и особенности создания
Портрет маслом – это искусство, требующее не только таланта, но и тщательной подготовки и мастерства в обращении с красками и кистями.
Зал ожидания — Воронежцев пригласили на праздничное открытие сезона в «Костёнках»
Праздничное открытие 28 апреля состоится в здании музея по адресу: Воронежская область, Хохольский район, село Костёнки, улица Кирова, 6А.
Главное — Владелец фестиваля «Чернозём» Хамин наехал на министра культуры Мазур и попенял губернатору Гусеву
Хамин попытался объяснить причину отмены «Чернозёма» в 2024 году. Говорит - безопасность.
