Культура ВРН

«Реку Потудань» Сергея Женовача ждали в Воронеже три года. Почва для появления в программе Платоновского фестиваля спектакля Студии театрального искусства была подготовлена в прошлом году тремя «Потуданями» - из Киева, Санкт-Петербурга и Воронежа. Для того, чтобы московский спектакль смогли увидеть как можно больше желающих, Сергей Женовач согласился показать его четыре раза и вдвое увеличить число зрительских мест - без ущерба для камерности и особой доверительной атмосферы.

В Воронеже спектакль играют прямо на сцене Концертного зала. Чтобы попасть в этот придуманный Сергеем Женовачом и Александром Боровским мир, надо пройти через большой зал. Сюда зрителей приглашает человек в военной форме, напоминающей красноармейскую. В зале установлены столы-помосты с простым угощением: печеная картошка, бутерброды с салом, чай в алюминиевых кружках. В исполнении баяниста звучат песни той эпохи. Преимущественно «Шел отряд по берегу…».

"Красноармеец" провожает зрителей на сцену. Чтобы пройти через узкую дверь, надо сдать мобильный телефон. Сдают не все, но твердо обещают на время спектакля свой сотовый выключить.

Эту игру сложно назвать погружением в мир Платонова – писатель не терпит ненастоящего, сделанного понарошку. Это и не прелюдия к спектаклю – грубый материализм настоящего сала и возвышенная условность сценографии сочетаются неважно. На мой взгляд, интересная задумка оборачивается методологическим просчетом, и это мешает с ходу войти в мир, сконструированный создателями спектакля.

Пространство, в котором разворачивается действие, неожиданно оказывается не камерным, а необъятным (высота и другие пространственные измерения растворяются в темноте) Больше всего это похоже на церковь, превращенную большевиками в мастерскую по изготовлению крестьянской мебели. Уходящие ввысь доски у белой кирпичной стены, узкая ковровая дорожка, да табуретка, на которой восседает отец Никиты (Сергей Качанов) – вот и весь реквизит.

«Трава опять отросла по набитым грунтовым дорогам гражданской войны, потому что война прекратилась. В мире, по губерниям снова стало тихо и малолюдно: некоторые люди умерли в боях, многие лечились от ран и отдыхали у родных, забывая в долгих снах тяжелую работу войны, а кое-кто из демобилизованных еще не успел вернуться домой и шел теперь в старой шинели, с походной сумкой, в мягком шлеме или овечьей шапке, - шел по густой, незнакомой траве, которую раньше не было времени видеть, а может быть – она просто была затоптана походами и не росла тогда. Они шли с обмершим, удивленным сердцем, снова узнавая поля и деревни, расположенные в окрестности по их дороге; душа их уже переменилась в мучении войны…».

Так начинается рассказ Андрея Платонова. В этом небольшом вступлении – и тревожный гул земли, и космический ветер, и холод одиночества, и многое другое, что, собственно и является платоновской Вселенной. Спектакль же начинается с косноязычного рассказа отца Никиты Фирсова о своем никчемном житье-бытье. Сергей Качанов замечательно ведет свою роль, иногда, правда, чуть-чуть комикуя. Но начинать спектакль по одной из самых пронзительных платоновских вещей с бытового монолога, значит, с порога заявить о том, что Платонов с его мучительными поисками смысла и оправдания человеческого бытия в этом спектакле – не главное.

Первое впечатление оказывает верным: автор спектакля спрямляет прихотливое русло «Реки Потудани», чтобы рассказать зрителям трогательную, светлую и чистую историю любви Любы и Никиты. Авторский текст и интонация при переводе на театральный язык становятся благостными и умилительными. Естественны, обаятельны молодые актеры Мария Шашлова (Люба) и Андрей Шибаршин (Никита), но их способ существования на сцене не обусловлен ни этим пространством, ни трагической плотностью платоновской прозы. И с самого начала ясно, что все у них закончится хорошо.

Женовач пробрасывает самые темные эпизоды и пассажи, принося философию в жертву назидательности, переплавляя трагическое мироощущение автора в сказочное. Режиссер ищет красоту и истину в простоте. Делает он это художественно убедительно, но к Платонову это имеет очень отдаленное отношение. И хотя в спектакле нет музыки, нет нарочито ярких цветовых пятен, он производит впечатление сочиненного, придуманного, что, конечно же, нормально. Но Платонов…

Чем ближе финал, тем ощутимее композиционная скомканность и дивергенция с автором «Реки Потудани». Сергей Женовач опускает ключевой для автора рассказа эпизод в Кантемировке, по сути, кульминацию произведения. Здесь у Никиты происходит полное душевное перерождение, смена жизненных ценностей, здесь он становится другим человеком. В спектакле же Никита как ни в чем ни бывало, нисколько не изменившись ни внешне, ни внутренне, возвращается к своей Любе, залезает с ней в сделанный отцом шкаф и закрывает створки. Счастливый финал для молодого человека, у которого наблюдались определенные физиологические затруднения. И Люба наверняка не умрет от грудного кровотечения. И будут они жить долго и счастливо. Платонов с его вселенским отчаянием здесь как бы не при чем.

«Река Потудань» Сергея Женовача - рассказ о чистой и трогательной люби, изложенный негромко, доверительно и неспешно. Но не более того.

Юрий Данилов.



Сокровенный разговор о любви

Думаю, не ошибусь, если скажу, что спектакль московской Студии театрального искусства Сергея Женовача «Река Потудань» был самым ожидаемым на этом фестивале. Как и вообще его театральный коллектив, познакомиться с которым давно мечтали воронежские театралы. Участник многих фестивалей, он стал в 2010 году одним из лауреатов премии «Золотая маска». Поставленный в 2009 году, спектакль до сих пор является одним из самых востребованных в Москве – билеты на него не достать. Отчасти это, конечно, объясняется тем, что он идет на малой сцене, на которую во время спектакля допускается только 36 человек. Для зрителей вдоль трех сторон по периметру поставлены свежеструганные деревенские табуреты в один ряд. Четвертая стена – задник, побеленная «кирпичная» стена, перед которой играется спектакль (художник Александр Боровский). Это для режиссера принципиально. Жанр своего спектакля он обозначил как «сокровенный разговор». Понятно, что в нем по определению не может участвовать много людей.

По просьбе дирекции Платоновского фестиваля в Воронеже по бокам площадки поставили еще два ряда сидений. Количество зрителей увеличилось до 70-80. Должна сказать, что, на мой взгляд, это не повлияло на «сокровенность». А именно она, скорее всего, и привлекает зрителей, на фоне всеобщей вседозволенности отвыкших от серьезных разговоров. Тем более, что собеседниками являются такие яркие личности как Сергей Женовач, один из самых популярных и интересных режиссеров страны, и Андрей Платонов, великий писатель, значение которого растет с каждым днем, хотя многие и не понимают, почему. Два гения на одной сценической площадке – это многообещающе.

Спектакль Женовача не разочаровал, но удивил. Мастер пошел совсем по другому, неожиданному, пути, и не стал соперничать в величии с Платоновым. Он, видимо, даже и не стал ставить перед собой задачу передать театральными средствами прозу Платонова, его космизм, философскую глубину, своеобразие платоновского восприятия мира. Словно согласившись с тем, что это в принципе невозможно, Женовач рассказал частную историю любви обычных людей, положенную в основу рассказа. Рассказал не по-платоновски, а по своему, хотя и не нарушая словесный строй неповторимой платоновской речи. Он выделил в рассказе самое главное. А главное это – сама любовь.

Нет, конечно, послевоенная нужда, потерянность, разоренность человеческой жизни из спектакля никуда не ушли. О том, что мы погружаемся в постреволюционное время, театр напомнил зрителям, как только они вошли в помещение концертного зала, где проходил показ. Здесь их встретил молодой красноармеец, одетый в затертый зипун и папаху с санитарной сумкой на плече, и повел всех в зал. Пространство для представления было сооружено на сцене, за занавесом. А перед ним, на авансцене, зрителей ожидал сюрприз - длинный дощатый стол с разложенными на подносах бутербродами из хлеба с хорошим деревенским салом, молодой дымящейся картошкой и большими алюминиевыми чайниками с крепким чаем. Надо сказать, что зрители не стали стесняться и отведали неожиданное угощение. Горячие алюминиевые кружки с чаем, обжигающие губы, напомнили о чем-то таком далеком… Потом, когда в спектакле мы увидим голодную Любу, у которой «голова все время думает про еду», сытые желудки зрителей, наверное, содрогнулись, а сердца екнули от сострадания. Для неё ведь и такая еды была недостижимой мечтой…

На сцене вдоль задника выстроились длинные доски, то ли забор, то ли ветхие стены, то ли заготовки для строительных лесов как в каком-то огромном храме. В пространстве между ними и протекает жизнь героев спектакля. Кроме них есть еще два табурета - у Фирсовых и у Любы. Люба, которая в начале спектакля все время хочет только есть и спать, ложится прямо на пол, подложив под голову жакет. Пустое пространство перед этими досками, пересеченное полосатым деревенским половиком, голая стена, расколотая надвое широкой трещиной (потом она при определенном освещении превращается в изображение реки), редкие эти доски – все вызывает ощущение скудного бытия. Правда, какая-то особая чистота, свежесть досок и запах свежеструганного дерева ассоциируется и со строительством. Они здесь словно все время рядом - разруха и стройка, отчаяние и надежда, смерть и новая жизнь… Доски выносят Никита и отец, чтобы сбить гроб для Любиной подруги, умершей от тифа. Из них же отец делает отличный шкаф – подарок на свадьбу детям, и детскую табуреточку.

Монолог отца Никиты Фирсова, главного героя спектакля, с которого начинается спектакль, тоже пронизан тоской и горечью одиночества пожилого человека, который потерял в этой войне всех родных, и которому жить уже нет никакого смысла. Кстати, тоже великолепная работа Сергея Качанова. Вот только линия его, начавшись так ярко, в итоге ушла куда-то в песок. Но, с другой стороны, и это одиночество, и потери, и нужда, и голод, могут быть в любое время, не только в послевоенное. Для кого-то это реальность и сегодняшнего дня. Так возникает многомерность притчи.
Любовь-то она ведь возникает не из-за каких-то определенных обстоятельств. А просто возникает – и все. Любой разговор на эту тему сегодня, когда по выражению Библии, «любовь иссякает в людях», на мой взгляд, необыкновенно важен. Только мало кто может об этом говорить открыто и искренне. Скажите сейчас кому-нибудь из молодых, что самое главное в жизни – это любовь. Засмеют ведь…

Но это то, в чем Женовач и Платонов, безусловно, совпадают. У Платонова без любви человек становится мертвым, она одухотворяет всю его жизнь, придает ей смысл, делает человека более «человеческим». Режиссер все свои творческие усилия направил на то, чтобы проследить, как в этих двоих, поначалу пустых и никчемных, рождается любовь, как она их наполняет, как она в них растет, как страдает, мучается, болеет, умирает и возрождается. Все в спектакле подчинено выявлению внутренней жизни героев. И сами они как будто все время прислушиваются к тому, что у их внутри, что с ними происходит, не всегда даже находя слова для того НОВОГО, что они в себе ощущают. Поэтому такое большое внимание паузам, молчанию, работе со светом и пространством. В паузах происходит чуть ли не самое важное.
За актерами интересно следить. Мария Шашлова и Андрей Шибаршин работают великолепно, тонко, убедительно и эмоционально. Ни на секунду у меня не возникло сомнения в том, что с ними происходит именно то, о чем они рассказывают, словно удивляясь себе. Проживают каждое мгновение. Надо ли говорить, как это сложно в таких максимально приближенных к зрителю условиях даже для очень опытного актера. А тут – совсем молодежь. Но особенно подкупает их искренность и глубокое понимание смысла платоновского произведения. Кажется, им тоже важно и интересно, какой должны быть любовь, чтобы приносить счастье.

На наших глазах Андрей Шибаршин превращает своего героя из уставшего смертельно человека в по-мальчишески обаятельного парня с сияющими глазами, открытого, простодушного, окрыленного надеждой на счастье. Более сдержанна, деловита и прагматична Люба – Мария Шашлова. Ей как женщине, будущей хозяйке и матери, нельзя терять голову и поддаваться легкомысленному искушению. Она сдерживает Никиту, не дает ему оторваться от реальности, трезво рассудив, что сначала она должна закончить свою учебу на врача.


Символом их безграничного счастья стал шкаф, воцарившийся в центре сцены – подарок отца, находка режиссера. Светлый, теплый, сияющий, он как новый дом распахнул дверцы перед молодой семьей. И закрыл. Достичь гармонии в любви не так уж просто.

Никита Фирсов оказался несостоятелен как мужчина. То ли потому что на войне «телесно истощился», то ли потому что любил Любу слишком одухотворенной любовью, чуждой телесному, так что «сила вся уходила в горло». Большое чувство, родившееся между двух людей, превратилось в отвратительного уродца. Платонов всегда очень серьезно относился к любви и в жизни и в творчестве. Он, безусловно, понимал, какие проблемы угрожают каждой любящей семейной паре. И постоянно писал об этом в своих произведениях. Чувство собственности, переоценка сексуальной жизни, заматериализованность, склонность к самообману и зацикленность на своих страданиях, - всевозможные проявления эгоизма и бездуховности. Разве они и сейчас не разрушают семейную жизнь? Ошибкой Никиты, которая чуть не стоила обоим молодым супругам гибели, было то, что он решил за Любу, что ей нужно. Сам он и не особо страдал без половой близости, его вполне устраивали братские отношения с женой. Но он решил, что раз не может дать жене того, что положено, то и не имеет права на жизнь.

Мучения молодого мужчины Андрей Шибаршин передает удивительно тонко и правдиво. Чувство вины за бесплодную ночь, которое он пытается загладить днем мытьем полов, нарочитые разговоры о детях и изготовление детской мебели, напускная бравада, резко переходящая в растерянность и подавленность. Никита, погруженный в свои комплексы, даже не понял, почему ночью плакала Люба. Которая, кстати¸ мудро рассудила, что когда он будет её «меньше любить», мужская сила к нему вернется, и что надо «потерпеть». Решил, что она тяготится им, и не выдержал сам этого выдуманного им горя. Потрясающе сильная сцена – Никита в отчаянии с силой засовывает себе в рот кулак, чтобы не закричать от боли, услышав плач Любы. И падает лицом вниз. Огромный кусок его жизни после ухода из дома режиссер пробрасывает вовсе. Какая разница, где он был, если его состояние на протяжении всего времени разлуки с Любой выражается в этой распластанной на полу безмолвной фигуре?

В себя приводит Никиту встреча с отцом, который рассказал ему, что Люба, напрасно проискав Никиту несколько месяцев, избродив вдоль Потудани сотни километров в надежде найти его тело, пыталась покончить с собой, утопившись в реке.
Никита возвращается к Любе уже совсем другим, уверенным и сильным. Ее любовь сделал его таким, которую он не понял. И он, наконец, осознал свою ответственность за родного человека, узнав, какие страдания ему причинил. Прекрасный шкаф опять открыл для них свои двери, как царские врата, за которыми, слившись воедино, застыли фигуры любящих.
«…однако Никита не узнал от своей близкой любви с Любой высшей радости, чем знал её обыкновенно, - он почувствовал лишь, что сердце его теперь господствует во всем теле и делится своей кровью с бедным, но необходимым наслаждением», - написал в рассказе Платонов. Этот образ полнокровной любви перекликается с образом реки, в которую вдруг превратилась трещина на заднике стены, только уже не замерзшей, а оттаявшей и живой.

Так история, рассказанная Платоновым, превращается у Женовача в почти библейскую притчу об обретении настоящей любви через сострадание, через возвращение способности «жить всеобщей жизнью». Такой любви, которая создала и самого писателя Платонова, и его произведения. И теперь создает нас.

Татьяна Быба.