Войти
Персона
03.09.2012 15:48
Георгий Войлочников: «Замечательных пианистов часто не допускают дальше первого тура»

Георгий Войлочников

Георгий Войлочников: «Замечательных пианистов часто не допускают дальше первого тура»

  • Текст: Елена Фомина
  • Фото: vk.com, solist.pro

Концерт уроженца Воронежа Георгия Войлочникова в Доме композиторов для меня стал, пожалуй, самым ярким событием минувшего лета. Два отделения сложнейшей программы: Гайдн, Шопен, Рахманинов, Скрябин, Шостакович, Бетховен, Шуман, Дебюсси. Приятно поразили вкус и чувство стиля пианиста. Красивый интеллектуальный звук. Сочетание молодости (Георгию двадцать семь лет) и опыта, смелости и логики.

Разноплановые сочинения помогли пианисту раскрыть разные стороны своего дарования. В сонате Гайдна Ре мажор Георгий Войлочников показывает стройность и логическую красоту темы, развивающуюся в вариациях, - без лишней сентиментальности и стилизации «под классику». В Сонате Скрябина № 7, напротив, удивляет изысканностью смысловых напластований. Убеждает зрелостью трактовки Прелюдии и Фуги ми-минор Шостаковича. Сочетает виртуозность с проникновенностью в «Юмореске» Шумана. И под конец обезоруживает даже самого строгого скептика «ускользающей красотой» прелюдий Дебюсси.


Георгий Войлочников – безусловно, талантливый пианист с большим духовным потенциалом. За блестящей техникой стоит не только хорошая профессиональная школа. В исполнении Войлочникова нет поверхностности: где-то, возможно, его ведет интуиция, где-то – собственный опыт, но в каждой интерпретации чувствуется право на индивидуальность, на свое слово в прочтении музыки. В его игре есть момент личного высказывания. Пианист умеет убеждать: в его интерпретациях есть нравственный подтекст.

Георгий Войлочников родился в Воронеже, учился в ССМШ – ныне Воронежский музыкальный колледж (класс В. Волкова), окончил училище имени Гнесиных (класс А. Хитрука), Московскую консерваторию (класс С. Иголинского). Сейчас учится в аспирантуре, выступает с концертами, играет на конкурсах. У него весьма внушительный список побед: 1-я премия на конкурсе имени Скрябина в Москве, 2-я в Андорре, 5-я в Японии.

В Воронеже пианист обыгрывал программу перед международным конкурсом в Сан-Марино.

Его выступление в Союзе композиторов стало открытием на грани с откровением. Так же, как и разговор с пианистом, в котором Георгий Войлочников тоже умеет убеждать – заинтересованностью и личной интонацией.

- Воронеж – мой родной город, и многое меня здесь держит и связывает, - рассказывает Георгий. - Здесь мои родители, мои близкие друзья. Много воспоминаний - и это всегда очень важно в моей жизни. Я вообще человек, который любит всякие разные воспоминания и атмосферу, которую они создают. Плюс ко всему – я очень люблю своих родителей и всегда как-то очень привязан к ним, поэтому я по возможности стараюсь чаще здесь бывать.

- Наверное, Ваши воронежские педагоги тоже Вам рады?

- Педагоги – это мои вторые родители, под словом «родители» я подразумеваю и их тоже, конечно.

- В Москве сложилась целая диаспора воронежских музыкантов. Действительно, в столице легче пробиться иногородним, потому что отступать некуда?

- В каком-то смысле – да, а с другой стороны, проблем не меньше, а, может быть, даже больше, чем у жителей Москвы. Потому что, пока ты учишься, хорошо, если у тебя есть общежитие. Ты не думаешь, что тебе нужно где-то жить. А после окончания учебного заведения, всегда встает вопрос о том, что делать дальше.

- Вам было легко покорять Москву – с багажом, с которым Вы приехали из Воронежа?

- Да я, в общем-то, ничего и не стремился покорять. У меня было сильное желание учиться. Я не думал, что я, как иногда по телевизору говорят: «Приехал покорять Москву». Это как-то странно вообще звучит…

- Журналисты любят громкие фразы.

- Да, это странно для меня звучит, потому что, когда я приехал из Воронежа, у меня был замечательный багаж. И то, что мне здесь дали мои педагоги, конечно, очень помогло в дальнейшем. Но и учиться нужно было очень многому. И многим вещам практически сначала.

- Вы учились в Московской консерватории. Это музыкальная мекка, которой нужно поклониться. Там действительно говорящие стены и инструменты?

- Мне кажется, это романтическое восприятие. Есть, конечно, дух в этих стенах, и он особенный. Кстати говоря, в Гнесинском институте тоже есть этот дух. То, что там инструменты говорят иначе, чем в каких-то других заведениях, это действительно так, потому что там очень хорошие инструменты. Поначалу складывается такое ощущение, когда ты туда поступил, - туда вообще трудно поступить, - что лучшего момента в твоей жизни уже просто не будет. И, может быть, первый год - это абсолютная эйфория. От того, что ты студент этого потрясающего вуза. И всё здесь такое потрясающее, что даже не знаешь, куда взглянуть, чтобы было где-то хуже, чем тебе кажется. Потом эта эйфория, естественно, проходит, ты начинаешь привыкать, начинаешь вливаться в жизнь этого, в общем, немаленького учебного заведения и начинаешь видеть какие-то другие стороны, как в любом коллективе.

- Сейчас Вы учитесь в аспирантуре. Это та же учеба, или больший опыт, больше возможностей, чтобы совершенствоваться?

- Положа руку на сердце, я не могу сказать, что я как-то усиленно учился в консерватории. У меня не осталось впечатлений, что я напряженно учился. Я много занимался, ходил на концерты, много слушал, читал. Иногда ходил на лекции. Не всегда, к сожалению, получалось, да простят меня замечательные профессора, которые уделяли нам свое бесценное время. В аспирантуре в общем происходит практически то же. Вы прекрасно знаете, что для любого студента учеба начинается за неделю до сессии. И тогда ты резко вспоминаешь, что у тебя есть какие-то обязанности, что ты должен куда-то ходить и что-то познавать. И что-то сдавать. Как правило, это выглядит достаточно анекдотично. Но большинство профессоров понимают, что ты занят каким-то делом. Если ты им действительно занят, а не валяешь дурака. Поэтому учеба как-то прошла не то, чтобы мимо меня, но где-то рядышком. Немножко меня зацепила. Осталось в памяти, конечно, общение с замечательными педагогами. Я даже не беру в расчет педагогов по моим специальным дисциплинам, как, допустим, мой профессор Станислав Иголинский. Есть замечательные люди, такие, как Андрей Николаевич Мясоедов, профессор по истории музыки…
Это потрясающие совершенно люди! Вы говорили, что есть какой-то особенный дух, эти люди – носители этого духа. По-настоящему консерваторского духа. Но, конечно, всё меняется. И дух меняется вместе со временем.

- Важная составляющая жизни музыканта – конкурсы. К ним можно по-разному относиться, но без них обойтись нельзя. Тем не менее, конкурсы – это спорт или работа?

- У разных конкурсов разные задачи. Я стараюсь выбирать крупные конкурсы. Поскольку масштаб конкурса, как правило, измеряется, как и большинство вещей в нашей жизни, премиальными, я стараюсь выбирать конкурсы, где большие премиальные. Это высокий уровень ответственности, более высокий уровень самого конкурса, то есть играющих людей. Интересно посмотреть, как это работает. Хотя за эти годы я уже понял, как это работает. И с музыкой, в общем-то, это ничего общего не имеет. В большинстве случаев это, как правило, зарабатывание денег.

- На участниках?

- И самими участниками. Если вы посмотрите список участников, думаю, в восьмидесяти – девяноста процентах конкурсов это одни и те же люди. Они просто зарабатывают этим деньги. Имея определенные связи и знакомства в жюри, или еще в каких-то кругах, - плюс, конечно, качественная игра и полноценное вкладывание себя в это дело, потому что люди безумно устают, - они зарабатывают этим деньги. Это, в общем, нормальный способ жить.

- Ничего плохого в том, что лучшие участники получают первую, вторую, третью премии нет. А вот то, что существует некоторая коррумпированность жюри, это уже проблема…

- Это не проблема. Это есть во всех сферах нашей жизни.

- А в чем тогда смысл конкурса?

- Для меня – это постараться по возможности выучить новый репертуар. Выйти на сцену в хорошем зале, с хорошим роялем. Потому что результат, как правило, никто не гарантирует. Даже если ты очень готов. Я знаю много примеров, когда люди играют архидостойно. Их убирают с первого тура или еще раньше, на стадии предварительного отбора, чтобы не осложняли жизнь другим участникам.

- Как жаль…

- Это жизнь. От этого никуда не деться. И сейчас стандарты на конкурсах, к сожалению, несколько иные, чем были тридцать – сорок лет назад.

- Тем не менее, конкурсы существуют, и достойные люди получают премии…

- А пока что, к сожалению, не придумали другого пути. Я думаю, что если кому-то в голову придет новая свежая идея: как сделать так, чтобы у тебя были концерты и о тебе знали… То есть конкурс – это такой старый испытанный способ по возможности добиться успеха.

- Вам в этом смысле помог конкурс имени Скрябина, например?

- Он действительно в моей жизни занимает особенное место. После этого конкурса были какие-то предложения, я играл и с оркестром, и соло. Был после него какой-то шлейф. Небольшой, правда, но это, наверное, зависело от меня. Я, честно говоря, не обладаю менеджерскими качествами, способностью себя куда-то грамотно распределить. Саморекламой никогда не был занят.

- Музыкант и не должен этого делать.

- Да, но жизнь, к сожалению, современная - она такая, что нужно уметь вовремя себя предложить.

- Вы упомянули о том, что конкурс – еще и возможность расширить свой репертуар. Понятно, что если это конкурс Скрябина, то предполагаются произведения Скрябина в обязательной программе. Если это конкурс Шопена, естественно, должен звучать Шопен…

- В большом количестве. Пять туров Шопена.

- По какому принципу выбираете конкурс? Чтобы разучивание новой программы совпадало с личными устремлениями?

- Как правило – да. Но раньше я был смелее. Сейчас я более осторожен в выборе программы для конкурсов, потому что было одно состязание, где меня очень жестко наказали за выбор произведения. Меня сняли после второго тура, и это для меня стало уроком. У меня было желание выучить конкретное произведение – Полонез-фантазию Шопена. Вообще это сочинение не конкурсное. Оно является обязательным на конкурсе Шопена в Варшаве. Как правило (пусть на меня никто не обижается, и особенно члены жюри), когда комиссия слышит Полонез-фантазию – причем это не только на конкурсах, но и на экзаменах, и где бы то ни было, - когда Полонез-фантазия звучит, члены жюри думают: «Мы вообще точно не знаем, как это должно быть, но вот точно, что не так». Это настолько субъективное сочинение! Но мне показалось, что я настолько взрослый, что могу их убедить… Зря. Не получилось. Есть произведения, которые лучше не трогать. Я потом разговаривал с председателем жюри, и он сказал, что есть у Шопена несколько произведений, которые лучше не играть на конкурсе. Он, в общем, не открыл мне Америку. Я всегда от противного шел: «Я-то смогу!». Но сейчас стал осторожнее. Есть вещи, которые уже многие годы играны, в которых ты уверен. Но постоянно что-то обновлять было бы неплохо, конечно.

- Вы уже упомянули о том, что сейчас такое время жесткое: нужно уметь себя предлагать, продвигать, И вообще сейчас классическая музыка живет по законам щоу-бизнеса. Это нормально?

- Абсолютно нормально. Потому что музыка – это такая же часть жизни, как и шоу-бизнес, как политика, как любая сфера. Всё меняется в каком-то одном общем движении. Музыка не является исключением.

- Мне кажется, что сейчас многие люди искусственно отгорожены от восприятия классической музыки. К примеру, во времена моего детства, было два канала телевидения и три программы радио, где транслировались очень хорошие концерты классической музыки в качественном исполнении. То есть, нас воспитывали средства массовой информации. Сейчас всё по-другому. И насильственное насаждение низкопробных вещей - это не нормально. Потому что у людей, которые могли бы, не будучи учениками музыкальной школы, услышать что-то хорошее и к этому потянуться, просто нет этой возможности.

- Я глубоко убежден в том, что те времена, когда - назовем эту категорию людей «простой рабочий» - простой рабочий мог прийти куда-то в концерт по своей собственной воле и получить удовольствие, давно прошли. К великому сожалению. Время просто поменялось. Я думаю, что все музыканты так или иначе живут в прошлом.

- Вы имеете в виду нотный текст восемнадцатого – девятнадцатого века?

- Не только. Просто большинство музыкантов живут идеалами и представлениями о том, что есть музыка и что есть искусство, я думаю, что, как минимум, с опозданием в пятьдесят лет.

- Но ведь классические музыканты сейчас в невыгодном положении по сравнению с новоиспеченными «звездами» шоу-бизнеса. Не обидно?

- Неблагодарное занятие – их сравнивать.

- Я говорю не о качестве исполнения.

- Я тоже не об этом говорю. По большому счету, у тех людей, которым действительно нужна классическая музыка, она есть.

- Получается, что это такая группка элиты: «Вот мы такие, мы идем в филармонию…»

- А по большому счету, это всегда было искусство ради искусства. Я всего пять лет прожил в советской эпохе и мало помню то время, но, судя по тому, что рассказывают мои близкие и мои учителя, это было очень хорошее время, потому что, действительно, уровень популяризации классической музыки был намного выше, чем сейчас.


- Я где-то читала, что в Японии начальники некоторых фирм заставляют подчиненных ходить по выходным в концертные залы и слушать классическую музыку. И если они туда не идут, то могут лишиться работы. По-моему, очень хороший способ!

- Японцы вообще обязательные ребята. У них в этом смысле уровень пиетета и восприятия музыки, уровень тишины в зале совершенно замечательные. Они, в принципе, очень вежливый народ, но это колоссальное уважение иногда на грани сумасшествия. Особенно они обожают русских исполнителей, потому что у них в головах твердое убеждение, что русская фортепианная школа – это лучшее, что есть в мире.

- Какое хорошее убеждение!

- Мне это тоже понравилось, когда я там был. У них есть специальный журнал для пианистов, называется «Шопен». Понятно, что я не мог его прочитать, потому что к тому времени не освоил иероглифы, но там много знакомых лиц, профессоров консерватории, которые дают мастер-классы. Они очень востребованы и имеют огромную популярность. И там складывается впечатление, что музыка еще не в таком ужасном положении находится. Другой разговор – правда это, или это все-таки какой-то последний островок… я не могу сказать, потому что я в этом смысле пессимист. Я думаю, что это все умирает уже. По большому счету, это никому не нужно. Кроме тех людей, которые этим занимаются.

- Не только. Хотя бы потому, что мы же с Вами сейчас не только ради собственного удовольствия разговариваем… и потом, есть же публика, которая приходит на Ваши концерты. И Вы их можете заинтересовать – собой, выбором произведений, интерпретациями… Музыканту вообще нужна публика? Важно, для кого играть?

- Для меня – важно. Важно, что в зале есть люди. Потому что я за свою не очень длинную жизнь сыграл какое-то количество концертов в абсолютно пустых залах. Когда в двухсотместном зале сидит два или три человека.

- Трудно играть?

- Да не то что трудно, а просто иначе.

- Возникает вопрос: зачем?

- Этот вопрос возникает уже потом. Потому что, когда ты видишь этих двух – трех людей, ты же не можешь концерт отменить. Это очень субъективные вещи, я сейчас могу только о себе говорить: это разные ощущения – разные нервы, когда в зале три человека или пятьсот. Двоих – троих иногда бывает даже труднее убедить, что ты прав. А что касается вопроса, нужна ли вообще публика для музыкантов, мне кажется, что не очень.

- Вы прямо Глен Гульд.*

- Нет. По большому счету, я думаю, что это вопрос уже не по поводу того – нужна ли публика, а что значит музыка для самого исполнителя. Я, например, точно знаю, что лучше всего играю, когда абсолютно один. Может быть, это как раз те самые моменты, когда мне нравится то, что я делаю. А выходишь на сцену – там всё иначе. Поэтому, если это какое-то высказывание глубоко личное, то публика, пожалуй, что и не нужна совсем. Потому что, к великому сожалению, вот мне, например, не удается какой-то элемент театра избежать на публике.

- Но это нормально! И не зря я вспомнила великого канадца Глена Гульда, человека, который ушел со сцены в самом расцвете карьеры, отказался от выгодных контрактов и затворился студии. Кстати, он внес неоценимый вклад в развитие канадского радио, делал интересные программы, причем не только о музыке…

- Нужно обладать энергетикой, интеллектом и вообще гениальной одаренностью Глена Гульда, потому что он, пожалуй, единственный такой за всю историю, по крайней мере, фортепианного искусства. Я думаю, что равных ему в двадцатом веке уж точно не было. Он как инопланетянин, то есть, он абсолютно отдельный. Ни на кого не похож и делал абсолютно всё не похоже на других.

- Но ему и странности прощали: стакан воды на клавиатуре…

- Это всё отчасти шоу. Он хоть и был нелюдим и жил практически один всё время, он был глубоко публичным человеком.

- То есть, ему публика нужна была? Хотя бы в виде радиослушателей? Это же больше, чем концертный зал?

- Ему нужен был момент того, что его слушают. Когда он умер, остались счета за телефон. И это немыслимые деньги. То есть, он разговаривал по телефону огромное количество времени. И друзья, которые с ним общались, говорили, что он был очень коммуникабельным в этом смысле. Но ему нужен был какой-то «посредник» - телефонная связь или микрофон в студии. Публика, по большому счету, мне, как правило, мешает. Редко помогает. А если уж совсем честно, то мне, в общем, всё равно.

- То есть пока Вы хотите совершенствоваться в себе?

- Понимаете, это, в общем-то, дело такое эгоистичное. Потому что человек, который выходит на сцену с убеждением, что я сейчас для публики буду играть, это всё для них, - это самообман. Конечно, там, на сцене, возникает какая-то связь с залом. Это всё не миф, я в это верю. Почему в средние века православная церковь считала актерство и скоморошество бесовским делом? Потому что актеры и, в принципе, музыканты в какой-то момент, если они хорошие актеры и хорошие музыканты, начинают замещать функцию Бога – они начинают владеть душой. А это не могло быть никак в то время. Конечно, это всё есть, но, по большому счету, это же не главное.

- А что главное?

- Да если б я знал! Просто я очень люблю это дело. И по большому счету, вот это вдохновение – это всё романтический флер. Потому что это по пятьсот часов крови, пота, труда и мозолей. На всех точках. Мне мой профессор рассказывал, который в советские времена после конкурса Чайковского и конкурса королевы Елизаветы имел по сто двадцать концертов в год, - это каторга, это труд тяжелый. И иногда получается хорошо. Иногда что-то действительно снисходит. Но это иногда. Потому что, когда ты имеешь постоянный какой-то график, очень трудно все время быть гениальным.

- Это «иногда» тоже нужно заработать.

- Это все очень тяжело. И я, наверное, путано очень отвечаю, потому что не могу на самом деле для себя, наверное, определить: что нужно, что не нужно. Нужна ли музыка вообще… Для меня – да. А вот для людей на улице, думаю, что вряд ли. Нужна ли литература высокая, когда есть глянцевые журналы. Для меня - нужна, а вот для других людей – не уверен. Всё очень как-то так сейчас стало размыто и непонятно. Хотя, с другой стороны, всё проще, чем я думаю.

- Если отрешиться от вопросов, на которые нет ответа, есть ли какие-то простые цели? Что бы хотелось? Конкурс Чайковского?

- Да конечно, хотелось бы, но… не так обязательно, наверное. В любом случае, всех конкурсов не выиграть и даже не поучаствовать во всех, потому что их – легион. Хочется просто, чтобы вот это дело, которым я занимаюсь, не было совсем уж бесполезным… Наверное, получается, что мне всё-таки что-то нужно от публики. Если это дело для меня не бесполезно, значит, для кого-то оно тоже может быть не бесполезным.

- А что сейчас горит?

- Горит, в общем-то, новое. Я сейчас учу «Гольдберг-вариации» Баха.

- Всё-таки о Глене Гульде мы не зря заговорили…

- Я как раз и полюбил «Гольдберг-вариации» именно благодаря Глену Гульду. Это такая история: мне было лет двенадцать, когда я шел из своей любимой ЦМШ с мамой, уже не за ручку, но она меня тогда забирала еще из школы. И мы зашли в какой-то магазин, пока ждали транспорт – тогда это была большая проблема. И, как это водится в середине девяностых, магазин представлял собой какую-то шкатулку, где очень много всего. То есть, этот магазин был поделен на бесконечное количество каких-то маленьких магазинчиков, и в каждом что-то продавалось. И в каком-то из магазинчиков, где продавали нитки-иголки, какие-то абсолютно непонятные для меня вещи, была стопка с дисками. Это всегда меня очень привлекало, и я там увидел знакомое для меня словосочетание «Глен Гульд». Я к тому моменту знал уже, что есть такой исполнитель весьма странный, что-то я уже слышал к тому моменту. Мама купила мне этот диск. Это как раз были «Гольдберг-вариации», запись второго варианта, 1981-й год. И всё. Не то, что моя жизнь поменялась с того момента, но я влюбился окончательно. Первый раз я слышал «Гольдберг-вариации» - и впечатление очень глубокое, очень сильное. Я только сейчас осмелился это выучить, потому что у меня было ощущение, что я никогда не смогу взяться за это. Просто осмелиться, потому что после того, что он там делает, по большому счету, никому не имеет смысла за это браться. Потому что так, как он это делает, думаю, никто никогда не в силах будет это играть. Как-то иначе. Но есть сильное желание – ой, как хочется. И я очень хорошо понимаю, что это как раз то самое сочинение, которое ни в какую программу не поставишь. Потому что это сочинение само равно программе.

- Дай Бог, чтобы всё получилось.

- У меня нет пока что каких-то материалистических устремлений – насчет того, что нужна карьера. Я хочу просто остаться человеком. И по возможности хорошим человеком.

- Прекрасная цель! Чего еще можно желать? И при этом Вы выступаете, и есть люди, которые Вас слушают. Включайте Воронеж в план своих концертов!

- Я стараюсь. Я достаточно часто здесь бываю и, как правило, каждый год здесь что-то играю.

Р.S. Сейчас Георгий Войлочников принимает участие в конкурсе пианистов и фортепианных дуэтов в Сан-Марино. Пожелаем ему удачи!


*Глен Гульд – великий пианист двадцатого века. Родился в 1932 году в Торонто. С детства проявлял выдающиеся музыкальные способности. Из вундеркиндов превратился в гения. С успехом гастролировал в разных странах. В 1957 году Советском Союзе его выступления произвели настоящий фурор. Сначала искушенная московская публика не очень доверчиво отнеслась к пианисту, на первом отделении концерта Гульда в Большом зале Московской консерватории было много свободных мест. Зато в антракте люди бросились звонить знакомым, и на втором отделении зал брали штурмом. В 1964-м году, в расцвете карьеры, Гульд отказался от гастрольной деятельности, мотивируя это тем, что публика мешает музыканту своей реакцией, превращая концерт в гладиаторскую арену. Он говорил: «В то время, когда мне приходилось давать концерты, я чувствовал, что роняю свое достоинство, уподобляясь ярмарочному комедианту». Пианист уходит со сцены, заменяя гастроли записью в студии и работой на радио. Гульд создал ряд программ на Канадском СВС – причем не только музыкальных. Его программа «Идея Севера», посвященная Канаде, стала примером первого в мире «контрапунктического радио» - термин, изобретенный самим Гульдом. Она пользовалась ошеломляющим успехом и даже была издана на пластинках. Глен Гульд прожил всего пятьдесят лет, но и после смерти продолжает оставаться одним из самых любимых пианистов у слушателей разных стран. Этому способствуют его многочисленные записи классической и современной музыки. Канадцы считают Гульда национальным достоянием.

Ранее в рубриках
В ВоронежеВ Воронеже за полгода назвали дату проведения фестиваля «Город-сад»

В последние годы «Город-сад» основательно опростился, потерял былой лоск и респектабельность.

В РоссииНа международный конкурс фотографии «Свет и Цвет» будут допущены работы, созданные с помощью ИИ

В конкурсе могут участвовать дети и взрослые, профессиональные фотографы и фотолюбители, фотохудожники, художники, дизайнеры.

В миреЛюди и вправду боятся клоунов, особенно дети

Посещение клоунами больниц нежелательно – дети этого не хотят и боятся.

ОбществоАлександр Гусев признал провал строительства объектов по нацпроектам

Глава региона признался, что «есть проблемные стройки».

ТеатрВ Воронеже назвали лауреатов фестиваля театральных студий «Карнавал»

Определены три спектакля-победителя, остальные участник получили дипломы.

Кино и телевидениеШоу «Удивительные люди» с рейтингом меньше процента тоже выпало из сотни популярных передач недели

Всё говорит о том, что на нашем ТВ разучились делать развлекательные программы.

ПерсонаАнатолий Крюков ушёл с поста директора специальной музыкальной школы на Никитинской

77-летний руководитель написал заявление по собственному желанию и оставил должность.

ЛитератураВышел детектив Л. Д. Росс «Святой остров. Из архива старшего инспектора уголовной полиции Райана»

Наконец-то наши издатели обратили внимание на автора множества бестселлеров.

МузыкаМузыкальные звёзды Америки не спешат поддерживать Джо Байдена

В наступившем году никто из знаменитых исполнителей не поддержал переизбрание Байдена на пост президента США.

Изобразительное искусствоЛучшие фото недели 16-23 марта 2024 в мировых СМИ

Трудно было выбрать лучшее из лучшего – отличных снимков оказалось как никогда много.

Зал ожиданияМузей-заповедник «Костёнки» приглашает на праздничную программу «Выход из зимней спячки»

Будут организованы традиционные народные гуляния, игры, забавы, викторины.

ГлавноеБолельщикам сказали прийти на матч «Факел» – «Оренбург» за несколько часов до начала

Правительство региона приняло решение провести поединок со зрителями на трибунах.