Культура ВРН

14 февраля в Театре юного зрителя состоится бенефис одного из самых известных актеров Воронежа, заслуженного артиста РФ Александра Новикова, приуроченный к 50-летию со дня его рождения. Накануне с юбиляром встретился и побеседовал культурный обозреватель Павел Лепендин. 

- Саша, мы знакомы много лет. Знаю, что по паспорту тебе 50 лет, во что, честно говоря, не верится. А внутренне на сколько себя ощущаешь?

- Если не задумываться над возрастом, то его и не чувствуешь. Кто-то может сказать, что я хитрю, неадекватно отношусь к себе. Да, стал опытнее, научился больше понимать в искусстве, которому служу. Но при всем том, мне так же свойственно сомневаться в себе. Хочется постоянно работать, успеть сделать больше того, что уже есть. Естественно, понимаю, Ромео или какого-то иного молодого героя уже не сыграю. С другой стороны, есть масса возрастных ролей мирового репертуара. Остается только надеяться и ждать, что повезет, и заветная роль достанется мне. Актерская работа зависит от удачи. Хорошо, если именно в тот момент, когда у тебя есть определенные умения и силы, рядом окажется хороший режиссер, нужная пьеса, назначат на ожидаемую роль, а у театра будет возможность воплотить актерские мечты в реальность.

- Сколько лет ты работаешь в театре?

- В ТЮЗ я пришел в 1983 году. Так случилось, что приобщаться к работе в театре начал с первого курса института искусств. Наш учитель Глеб Дроздов был в то время главным режиссером Кольцовского театра. Он сразу начал привлекать нас для участия в спектаклях. И не только во вспомогательном составе и массовках. Мы играли эпизодические роли, а еще работали монтировщиками, осветителями. Девочки были одевальщицами и костюмерами. Мы постоянно ездили с театром на гастроли. Знали все тонкости жизни в театре не понаслышке. Сейчас, когда некоторые выпускники из нашей академии искусств приходят в театр, то они имеют о нем относительное представление. А нам выпало счастье общаться и работать с такими актерами, как Вадим Соколов, Римма Мануковская, Кира Трапезникова, Борис Крачковский, Римма Несмелова, Людмила Кравцова и многими другими. Вот где была настоящая школа актерского мастерства!

- Почему все-таки ты пошел в ТЮЗ, а не в Драму, где работал твой отец, заслуженный артист РСФСР, любимец публики Александр Новиков-старший? Казалось бы, быть поближе к папе, который всегда поможет, подскажет, было логичнее.

- Помню, когда учился на четвертом курсе, у Глеба Борисовича (которого уже потихоньку выживали из театра и из города) состоялся разговор с отцом. Дроздов спросил у него: «Как мы будем писать вас в программках? Александр Новиков и Александр Новиков? Либо добавлять старший и младший?». Считаю, свое решение пойти именно в ТЮЗ правильным. К тому же, так получилось, что, когда я был студентом, главный режиссер театра Михаил Логвинов назначил меня на роль Мариуса в спектакле «Отверженные». Премьера фактически совпала с выпускными экзаменами в институте. В актерской профессии, как мне кажется, надо не ждать большего, а использовать те возможности, которые тебе даются судьбой. Всю жизнь прождать какую-то свою роль, а в итоге ничего не сыграть, такое тоже случается. Артисту нужно постоянно находиться в тренинге. Неинтересных ролей не бывает. Все зависит от твоей фантазии, творчества и возможности постоянно удивлять зрителей. Ни один серьезный актер, который адекватно к себе относится, не может сказать, что достиг всего в профессии. Надо постоянно, даже, несмотря на имеющийся опыт, сомневаться в себе, что-то улучшать.

- И тогда будет интересно и самому актеру, и публике?

- В том-то и дело! Нужен постоянный поиск. Не может быть такого, что актеру не интересна его роль, а зрителю будет интересно смотреть на него из зала. В прошлом году на фестивале в нашем театре во время мастер-класса Юрий Альшиц сказал правильную вещь: «Для чего зритель приходит в театр? Прежде всего, за эмоциями, которых ему не хватает в жизни». Если актер не эмоционален, ему все не нравится, публика сразу заметит неправду. Чем неожиданнее актерские ходы, чем дороже тебе персонаж, тем пристальнее будут наблюдать за игрой из зала.

- Меня всегда интересовала ваша семейная традиция – и твой отец, и ты, и твой сын – все Александры Александровичи. Откуда такое постоянство?

- Почему меня так назвали, честно говоря, не знаю. Наверное, в честь отца. А я уже называл своего сына по традиции. Была забавная ситуация, когда моя жена Ольга рожала Сашу. Врачи, чтобы как-то отвлечь ее, поинтересовались: «Как назовете своего будущего сына?» «Саша», - ответила она. «А отца как зовут?» «Саша». «А деда?» «Саша». «От скудоумия, значит, назвали», - пытаясь юмором отвлечь жену резюмировали врачи. Я не суеверный человек. Иногда говорят, что нельзя давать имя деда или отца ребенку, что он получает с ним определенный жизненный негатив, накопленный предками. Не верю таким высказываниям. В последнее время я даже не сажусь на текст роли, если вдруг он упал. Хотя есть такая театральная примета. Все зависит от человека. Если ты серьезно относишься к профессии, то все предрассудки являются мелочью. Уронил, поднял – какая разница? Главное - отношение к тому, что и как ты собираешься сделать. Я же не буду опаздывать на спектакль и делать крюк, если мне дорогу перебежала черная кошка.

- Твой сын не стал продолжателем семейной актерской традиции?

- Нет. Хотя в свое время он занимался в театральной студии при школе. Когда Саша учился в начальных классах, в школу приехали педагоги из Америки ставить спектакль на английском языке. Сын тогда его еще не изучал. Даже меня попросили сыграть в той пьесе отца-алкоголика. Мне не хотелось, но в целях воспитания подрастающего поколения, чтобы показать, как плохо «дружить» со спиртным, согласился. У Саши была сложная роль мальчика, который в жизни одинок. Отец пьет, мама все время плачет. Для своего возраста он достаточно убедительно сыграл. Детям свойственно включаться в любую игру. В том и есть природа актерства. Надо всегда оставаться ребенком. Не по своему умственному развитию, а по включению в игру, в веру, что называется театральном искусстве, в предлагаемые обстоятельства. Но потом, на примерах моего отца, себя, своей жены, я объяснял ребенку – многое в нашей профессии зависит от удачи. Не от твоих личных качеств и умения сделать что-то в профессии. Любое искусство вещь сложная. Тут нельзя сказать, что хорошо, а что плохо. Все зависит от вкуса человека, который смотрит спектакль. Кому-то нравится, кому-то нет. Здесь не математика, где дважды два – четыре. Сын осознанно подходил к выбору профессии. Мы даже не знали, что в Москве существует такой вуз, как Национальный исследовательский университет - Высшая школа экономики. Он сам его нашел, начал готовиться, поступил на бюджетное отделение. Уже полтора года он работает по специальности. Его сами работодатели пригласили, что немаловажно в наше время.

- У тебя были сомнения: идти в актеры или нет? Ты ведь фактически вырос за кулисами.

- Сомнения, конечно, были. До поступления в институт искусств никогда не занимался в театральных кружках. Иногда участвовал в номерах художественной самодеятельности в школе. Не более того. Никогда не просил отца, приходившего с работы, рассказать, как он работает над ролью. Видел, как папа учил текст, переживал, мучился от отсутствия новых ролей. В момент поступления я решился воспользоваться ситуацией: в институт искусств вступительные экзамены проходили раньше, чем в другие вузы. Упустить такой шанс попробовать свои силы было нельзя. И, честно говоря, не знаю, куда бы я еще пошел, кроме театрального. Но поступать было нелегко. Все время думал, что меня с любого тура могут отсеять. Люди поступали кто во второй-третий раз, кто после неудачных попыток в Москве. Они представляли такие программы, на которые я смотрел, открыв рот, и думал: «Вот это да! Я-то куда лезу?». И еще надо мной довлел то факт, что отец известный актер, заслуженный артист. Поверил тогда в версию, что на детях талантливых людей природа действительно отдыхает. Да и перед папой было стыдно – узнает о моих неудачах, будет волноваться. Однако так сложилось, что мне помогли все виденные в Кольцовском спектакли. На собеседовании Дроздов много спрашивал вообще о театре, о впечатлениях от спектаклей, интересовался начитанностью. Получилось так, что когда я учился в школе, моя мама работала в библиотеке при Всероссийском театральном обществе, базировавшейся тогда в Театре оперы и балета. После уроков я приходил к ней, делал домашние задания, а потом в моем распоряжении была вся библиотека. Я рассматривал шикарные альбомы по искусству, которые в ту пору было сложно купить, читал все новые книги. Результатом чего стало мое успешное поступление на театральный факультет ВГИИ. На первом курсе было сложно учиться. Многого тогда не понимал. Например, не понимал, зачем нужно было заставлять нас строиться по цвету волос, по росту, по первой букве в имени.

- Но потом все, чему вас учили в институте, пригодилось в театре?

- С опытом начал понимать, насколько все было необходимо. Даже любое бесшумное и примитивное построение по ранжиру дает актеру определенную собранность для выполнения своей задачи. Существуют некие законы сцены, которым надо следовать. У молодежи, приходящей сегодня в театр, не всегда получается соблюдать устоявшиеся за годы требования. На сцене все должно быть выверено до мелочей. Я благодарен Глебу Дроздову за то, что он дал нам не только актерское образование. Он прививал нам и основы режиссерской профессии. Не случайно многие мои однокурсники стали впоследствии режиссерами. Александр Огарев недавно стал главным режиссером краснодарской Драмы, Вадим Романов, который потом закончил и ГИТИС, затем работал в Александринке в Петербурге. Сергей Мезенцев, проживающий теперь в Москве, снимавший сериалы и ставивший спектакли в Театре Луны Сергея Проханова… Все они получали азы режиссуры у Дроздова. Он привил нам понимание того, как создается спектакль. Конечно, актеру можно бездумно выходить на площадку и выполнять только поставленные перед ним задачи. Я думаю, такой путь неправильный. Для себя давно вывел своеобразный девиз: «Я за осознанное творчество». Необходимо всегда понимать, что требует режиссер. Тогда мы вместе сможем сделать хороший спектакль. Не нужно сопротивляться предложениям режиссера, но можно предлагать свое видение развития персонажа. И только находясь в параллельном движении, можно создать нечто неординарное. Актеру сложно работать, когда он не понимает, что и зачем делает.

- В последнее время ты и сам активно занялся режиссурой.

- Не скажу, что активно. Свой первый опыт считаю не слишком серьезным. Когда большая сцена нашего театра была закрыта на реконструкцию, в Зимнем саду поставил спектакль «Винни-Пух». На мой взгляд, первая серьезная постановка – «Трое на качелях» Лунари. Почему я за нее взялся? В то время так сложилось, что активно я не был занят в репертуаре. Новых ролей у меня не было. Решил сделать самостоятельную работу. Администрация театра пошла навстречу. До сих пор спектакль идет с аншлагами. Поэтому и выбрал его для своего бенефиса. Я выступаю в нем не только как режиссер и исполнитель одной из главных ролей, но и как художник, автор музыкального оформления. Несколько лет назад на областном театральном конкурсе «Итоги сезона» главные герои – Борис Голощапов, Антон Тимофеев и я получили премию за лучшие мужские роли в драматическом спектакле. Что, конечно, приятно. А второй мой серьезный режиссерский опыт – нынешняя новогодняя сказка «Малыш и Карлсон». С предложением найти материал и осуществить постановку ко мне обратился наш директор Юрий Грецов, недавно ушедший из жизни. Он позвал меня к себе и сказал: «Ищи сказку, выступай с предложением и приступай к работе». Не знаю, почему в данном случае выбор пал на меня. Но всегда, чем работа сложнее, тем она интереснее. Я понимал, что должно быть название, которое бы само по себе привлекало зрителей. Современные дети, может, и видели знаменитый мультфильм. Их родители, возможно, помнят популярный в свое время спектакль московского Театра Сатиры со Спартаком Мишулиным в роли Карлсона. Признаюсь, было внутреннее опасение, как воспримут мою трактовку сочинения Астрид Линдгрен. Наш спектакль построен по-иному, нежели упомянутые мной произведения. Здесь я выступил и как автор инсценировки. Мне кажется, что история получилась намного трогательнее и современнее. Проблема неполных семей - сегодня одна из самых острых. И нашему главному герою – Малышу – так не хватает отца, или старшего брата. Часто взрослые, вникая только в свои проблемы, довольно жестоко поступают со своими детьми. Но, в итоге, у нас в спектакле все хорошо заканчивается. Впрочем, как и в произведении Линдгрен.

- «Трое на качелях» обычно играются на малой сцене. А в твой бенефис спектакль будет идти на большой. Есть сложности переноса?

- Конечно! Хотя несколько раз мы уже играли его на большой сцене. Она диктует актеру свои условия. Все должно быть ярче, крупнее, подано крупными мазками и внешне, и звуково. Чтобы на последнем ряду зритель тебя хорошо видел и слышал. Чтобы прочувствовал все заложенные в спектакль смыслы. Так случилось, что на бенефис мне никак не хватит малого зала на 90 мест. Он просто не вместит всех желающих и тех, кого бы я хотел видеть в театре на моем празднике. С другой стороны, работа в непривычных условиях – особый тренинг для всех актеров, своеобразная встряска, которая необходима в нашей профессии.

- Вы часто выступаете с Юрием Овчинниковым на различных капустниках и знаковых культурных мероприятиях. Скажи, тексты сами себе пишете?

- Естественно, а как же иначе? Мы же не ждем других авторов, не занимаемся плагиатом. Бывает, что берем сюжеты или какую-то литературную основу из классиков. Очень хорошо работать с переделанными пушкинскими текстами. У Александра Сергеевича легкий, хороший стих, который можно несколько видоизменить, и получится оригинальное произведение. Так, в свое время, мы с Юрой переделывали «Моцарта и Сальери». Но я могу сказать тебе, что сейчас капустник, как отдельный жанр, к сожалению, уходит. Особый театральный дух пропадает. Часто ловишь себя на мысли, что находишься на каком-то корпоративе, а не среди коллег и друзей. Капустник всегда опирается на то, что нужно, в первую очередь, посмеяться над самим собой, а не над своим партнером по сцене. Важно сохранить меру, чтобы все было достаточно сатирично, но и необидно, объективно. Вот мы с Юрой и пытаемся постоянно искать для своих скетчей какие-то ситуации, которые были с нами в профессиональной жизни. И всегда иронизируем, в первую очередь, над собой.

- Насколько важно актеру иметь чувство юмора? Даже, если по своему амплуа он трагик.

- Мне думается, что без чувства юмора артист не может реально оценивать себя и свои работы. Сыграл спектакль, к тебе подходит зритель или коллега и говорит: «Сегодня ты играл гениально!» Если к таким словам относиться серьезно, то можно ставить крест на профессии. Нельзя полностью отождествлять себя со своим персонажем. Нужно относиться к нему несколько отстраненно. И как каждому нормальному человеку свойственен юмор, так и у героя он должен быть. Даже трагику нельзя играть свою роль слишком трагично. После пяти минут завываний, разрыва рубахи на груди, становится неинтересно, зритель перестает верить артисту. В перепадах между настроениями строится наша обыденная жизнь. Сцена – как увеличительное стекло. И без юмора на ней актеру нечего делать.

- У тебя был опыт работы в Камерном театре. Почему потом все прервалось?

- Я не хожу просить: «Возьмите меня, чего бы вам и мне это не стоило!» Есть востребованность во мне, значит, приглашают. Нет – сидишь и ждешь своего часа. Работа в Камерном с Михаилом Бычковым дала мне большой опыт. Те спектакли, которые Михаил Владимирович ставил сначала в ТЮЗе, потом в Камерном, явились для меня настоящей школой мастерства. Чем больше актер встречается с разными режиссерами, тем он становится творчески богаче. Мне повезло. Я работал с Глебом Дроздовым, Владимиром Бугровым, Михаилом Логвиновым, Михаилом Поляковым, Александром Латушко, Тедом Кайзером, чей спектакль «Хармсбург» произвел в городе фурор. Когда сам приходил играть его, испытывал невыразимый восторг. Был опыт работы с Михаилом Лурье над постановкой «Эмиль и сыщики». Режиссер тогда сказал мне: «Придумай себе какую-нибудь роль в спектакле». Я решил перевоплотиться в образ Чарли Чаплина, который, в итоге, стал связующим звеном всего действа. Благодарен режиссеру за такую возможность реализовать себя и за доверие мне.

- Не обидно, что творчество театрального актера остается только в памяти тех, кто сегодня и сейчас посещает спектакли? Образы артистов кино сохраняются на кинопленке, а здесь все сиюминутно.

- Никакой обиды нет. Я понимаю специфику кино, его иные возможности, в том числе, и финансовые. Там многое снимается на натуре, если фильм про войну, то ездят настоящие танки. А в театр зритель приходит уже с положительным настроением. Он верит, что пустая сцена может оказаться и дворцом, и морем, и полем… Все зависит от актера, от того, насколько эмоционально он подает характер персонажа и окружающую его реальность. Для меня неважно, будут ли помнить меня последующие поколения. Если у зрителя после спектакля с моим участием остается в душе какая-то позитивная нотка, пусть даже он не знает моей фамилии, уже хорошо. Значит, не зря выбрал себе такую профессию.

- А как же актерское самолюбие?

- Оно проявляется, когда ты выходишь на сцену играть и понимаешь, что можешь сейчас вдруг сделать паузу, а зал в тот момент замирает. Или начинаешь говорить, иронизируешь над своим персонажем, и зрители откликаются. Актерское самолюбие тешится тогда, когда со зрителем удается установить определенную связь. Я не говорю о высоком – мол, могу сделать с залом все, что захочу. Если хотя бы крупица понимания возникает между нами на каждом спектакле, вот тогда можно себя уважать. Понимая, что чего-то на театре достиг. Но надо все время смотреть вперед, находиться в работе. Оборачиваться назад с воспоминаниями о том, что было, - неблагодарное дело для артиста. Нужно думать о будущем.

- Среди некоторых зрителей бытует мнение, что актерские семьи недолговечны. Вы же вместе с Ольгой почти 30 лет, работаете в одном театре. Существует между вами творческая ревность?

- Все, что касается работы, стараемся не выносить за порог театра. Мы понимаем, что нельзя жить только театром. Ведь есть дом, сын, любимая кошка, какие-то личные интересы. Нельзя себя ограничивать. Актер постоянно должен подпитываться от окружающей его действительности. В театре все равно многое придумано и эфемерно. Постоянно жить в придуманном мире нельзя. Надо отвлекаться от него и безбоязненно смотреть в глаза реальности. Естественно, подобное не всегда удается. Может быть плохое настроение, обида на то, что не дали роль в новой постановке. Негатив, порой, накапливается. А на ком его можно выплеснуть? Только на близких людях. Потом коришь себя за такой срыв. Поэтому мы с женой стараемся их избегать. По возможности, конечно. Мне кажется, что актерские семьи надежные и постоянные. Потому как понимаем специфику работы друг друга. Ревности нет, наоборот, стараемся помочь и поддержать. Я – Ольгу, Ольга – меня.

- Случайно или намеренно твой бенефис приходится на 14 февраля – День влюбленных?

- Произошло все по воле случая. Я планировал, чтобы он прошел в пятницу, либо в субботу. И начинался на час раньше. Но так сложились обстоятельства, чему рад. Поскольку, приглашаю к себе друзей из Кольцовского театра, у которых вторник выходной. На 14-е не назначено спектакля в Камерном, так что и его актеры смогут прийти. Теперь все говорю: «Приглашаю вас 14 февраля на праздник – День людей, влюбленных в театр».

- Саша, накануне бенефиса чувствуешь волнение?

- Конечно! Оно присутствует всегда перед выходом к публике. Спектакль «Трое на качелях» вызывает у меня особое волнение. А вдруг что-то пойдет не так? Переживаю и как актер, и как режиссер. Ведь это же мое дитя. И если вдруг оно начинает «заболевать», я не могу смотреть на происходящее равнодушными глазами. Думаешь: «Что случилось? Как исправить ситуацию?» Сейчас, надеюсь, все пройдет нормально, поскольку в зале соберутся дорогие и близкие мне люди. Надеюсь на их поддержку и понимание. Но от волнения никуда не денешься. Такая уж у нас профессия.