Культура ВРН

Сегодня спектаклем «Арест» 210-й сезон открывает Воронежский государственный академический театр драмы имени А.В. Кольцова. Накануне этого с его художественным руководителем театра, заслуженным деятелем искусств России, лауреатом национальной театральной премии «Золотая маска» Владимиром Петровым встретился обозреватель Павел Лепендин.

- Владимир Сергеевич, старейший театр Воронежа последним среди остальных коллективов открывает 210-й сезон. С каким настроением вы и труппа театра встречаете это событие?

- Ждем, надеемся и делаем все для того, чтобы в очередном сезоне вернуться в историческое здание. Настроение приподнятое, рабочее.

- Все-таки есть надежда, что знаменательное событие состоится?

- Не то, что надежда – вера. Но могут быть изменены сроки сдачи объекта. По данному вопросу ведутся согласования. Историческое здание постоянно преподносит строителям новые сюрпризы. Планировать переезд на намеченные сроки, очевидно, будет сложно. Существуют технологические проблемы, которые нельзя устранить быстрее, даже если навалиться на них всем миром. Нельзя родить ребенка раньше, чем в девятимесячный срок. Конечно, бывают и исключения. Но тогда он считается недоношенным. Поэтому хочется сделать все качественно, точно, продуманно, чтобы не было как в юмореске Михаила Жванецкого: «Очень быстро делали». Безусловно, не стоит затягивать процесс. Тем не менее, есть большой фронт работ, требующий подробного и четкого исполнения.

- Сейчас, как я понимаю, в основном идет отделка внутренних помещений?

- Дело даже не в отделке. В процессе реставрации выяснилось, что кирпичная коробка сцены оказалась непригодной. Кирпичи вынимались руками, а раствор крошился в ладонях. Это ведь постройка 1944 года, воссозданная после того, как в здание попала бомба. Вы понимаете, что тогда строили из того, что было под руками. Приняли коллегиальное решение не оставлять ту часть здания в таком виде. Потому что на сцене нужно размещать дорогое оборудование, которое при таком положении несущей конструкции может рухнуть во время спектакля на сцену. Зрелище, конечно, было бы уникальное. Но мало кого бы обрадовавшее. Вот и пришлось разбирать часть стены, снимать все штанкеты, софитное оборудование. Устанавливаются металлоконструкции, чтобы сделать крышу. Ее нужно срочно перекрывать, потому что фактически готов зрительный зал. Сырость внутри может привести к необратимым процессам.

- Озвучивалась дата открытия театра в декабре. Как я понимаю, подобное маловероятно?

- Думаю, да. Хотя решение буду принимать не я, а те люди, которые отвечают за строительство и ремонт. Правильно и грамотно выложенный планшет сцены – уже месяц работы. Плюс развеска и наладка оборудования. Я уж не говорю про то, что персонал нужно научить работать с современной техникой. На все требуется время. Поэтому придется немного подождать.

- Тем не менее, творческая работа в театре все равно кипит?

- Моя роль во всей огромной работе по реконструкции прежде всего в том, чтобы открыть театр не как здание, а как место, где играют спектакли. Сейчас параллельно репетирую три названия. Когда мы войдем в историческое здание, месяц понадобится на то, чтобы разместить декорации, наладить свет, отрепетировать все на новой площадке. В конце концов, артистам нужно будет привыкнуть и обжиться в том пространстве.

- Нынешний сезон открывается спектаклем «Арест» - вашей первой и пока единственной постановкой на воронежской сцене. Я так понимаю, что когда вы переедете в историческое здание, «Арест» станет историей?

- Конечно, он туда переноситься не будет. Так же, как и остальные спектакли, находящиеся сейчас в репертуаре. Размеры сцены не позволят перенести их туда. Переделывать декорации, чтобы они поместились в сценическое пространство, думаю, не имеет смысла. У меня были переговоры и с губернатором, и с департаментом культуры на предмет того, что пока мы не встанем на ноги в отреставрированном помещении, еще какое-то время показывать наши постановки в том здании, где мы находимся сейчас.

- И какой же ответ вы получили от властей?

- Все с пониманием отнеслись к моей просьбе. В большом зале исторического здания всего 300 мест. У нас будут небольшие доходы. Ощутимо поднимать цены на билеты мы не можем, потому как нельзя отпугивать от театра людей, которые нам дороги: студенчество, представителей интеллигенции. Финансово будет нелегко, пока не обживемся в том помещении. Год-два хорошо бы было поработать параллельно на двух площадках. Что будет в том здании, где мы базируемся сейчас, я точно не знаю. Очевидно, какой-то концертный зал. Насколько мне известно, филармония отказалась сюда переезжать, поскольку помещение совершенно не приспособлено для симфонической музыки.

- Вы удовлетворены тем, как сейчас выглядит фасад старого здания, его оформлением?

- Конечно! Потому что это наше совместное с художником Юрием Купером произведение. Мы добились того, что хотели. Понимаю, наверное, не всем нравится новый вид театра. Но мне так думается, что большинство горожан приняли нашу идею. Я не проводил на сей счет соцопросов. Но у меня была своя мотивация при выборе цветовой гаммы фасада. Историческое здание теперь выглядит как белый лебедь в центре Воронежа.

- В этом году труппу пополнили как молодые, так и опытные артисты. А те ребята, какие приехали к нам недавно, остались в коллективе?

- Да, никто не уехал. Они плотно заняты в репертуаре и, как мне представляется, довольны работой. У меня к ним претензий нет. К тому же в ближайшем будущем появится общежитие для наших молодых актеров. Я обратился с таким предложением к губернатору Алексею Гордееву, и он поддержал меня. Снимать квартиры артистам – большая финансовая нагрузка на театр. Сейчас нам выделено помещение, где ведутся строительные и реконструкционные работы. В перспективе планируется общежитие на 14 мест – для восьмерых ребят, уже работающих в театре, и шестерых, которые только что к нам прибыли.

- Владимир Сергеевич, иногда звучат критические высказывания, что сегодня на большой сцене идет малое для академического театра количество спектаклей. Как так?

- Причины достаточно трагические. В прошлом году мы потеряли трех ведущих артистов: Юрия Кочергова, Людмилу Кравцову, Татьяну Краснопольскую. И из репертуара выпал целый ряд названий. Ввести вместо них в постановки других актеров – такой вариант мне не представляется возможным. Полноценной замены сейчас нет. Посему взял в театр такое количество молодежи. Коллектив надо обновлять, делать ставку на людей молодых, энергичных, жадных до работы. Воронеж – город студенческий. Думаю, что такой категории зрителей хочется видеть на сцене больше молодых лиц.

- Вам удалось посмотреть дипломные спектакли выпускного курса театрального факультета Академии искусств в этом году?

- Да, видел. Но никого в театр не пригласил. Не потому, что они плохие, или хорошие. Я беру в труппу актеров, соответствующих моим творческим планам и замыслам. Таковых для себя я на том курсе не увидел. Конечно, могу и ошибаться. Бывает, педагог набирает курс под свое видение репертуара. И потом он, как честный человек, «обязан жениться», то есть должен всех взять в театр. Так случилось с курсом Анатолия Иванова. Он набирал их под себя, готовил к актерской жизни по своим представлениям. Так случилось, что мастер умер. И курс остался мне в наследство. Ребята они неплохие, но не мои. У Анатолия Васильевича было свое видение развития театра, а у меня оно другое. Это нормальный и естественный процесс. Мой учитель по актерскому мастерству рассказывал, что его однажды спросили: «Сколько будет артистов из тех 26 человек, каких вы набрали?» «Человек пять-шесть». Последовал недоуменный вопрос: «Зачем же вы приняли 26?» «Без них тех пятерых не воспитаешь», - последовал ответ. Многое при отборе будущих студентов зависит от интуиции педагога. Бывает, берешь на курс человека, хорошо показавшего себя во время вступительных экзаменов. Начинаешь с ним заниматься и понимаешь – тогда это был его потолок. И наоборот – кто-то чудом успевает впрыгнуть в последний вагон, а потом настолько раскрывается, что диву даешься. Когда выпускники устраиваются в театр, у одного складывается творческая судьба, а у другого – нет. Как черепашки, которые вылупляются и бегут к морю. Кто из них достигнет своей цели – неизвестно, потому что на пути много опасностей. Поэтому лучше увидеть итоговый результат на актерской бирже, нежели тратить большое количество времени и сил на трудно прогнозируемый результат. Я думал о том, чтобы набрать в Воронеже свой курс. А потом задался вопросом: «Зачем?» При всем уважении к местной театральной школе я понимаю, что наиболее яркие и амбициозные выпускники стремятся в Москву и Петербург. Здесь остаются те, кто не прошел там, либо те, кто не решается уехать из Воронежа. Могу вам сказать, что в этом году конкурс в театральные вузы столицы был 350 человек на место. У нас – два-три человека. Отобрать интересных и талантливых людей там более реально. В воронежской академии работают святые люди, посвятившие свою жизнь воспитанию будущих актеров. Да, и у них на курсах порой вырастают настоящие жемчужины. Но ведь теорию вероятности никто не отменял.

- Такая тенденция, когда яркие и талантливые ребята, обучающиеся в провинции, уезжают в столицы, не приведет к тому, что в итоге может возникнуть кризис в театрах таких городов, как Воронеж, Курск, Белгород и так далее? Ведь старшее поколение уходит, а достойной смены среди молодых порой нет.

- Мы наблюдаем проявление системного кризиса. В нашей стране жизнь построена таким образом, что в Москву всегда стекается все лучшее – лучшие инженеры, артисты, художники, певцы… Столица всегда была и продолжает оставаться центром жизни. Что говорить, если порядка 80% российского капитала аккумулируется именно там. Провинция не любит Москву. Не то, что она завидует столице. Тут иное. Любой штат в Америке имеет собственную гордость, собственные деньги. Мало кто  стремится переехать из Мичигана, Техаса, Далласа и так далее в Нью-Йорк или Вашингтон. У нас же – если ты уехал в Москву, значит, «жизнь удалась». Отправились несколько человек из нашего ТЮЗа в столицу искать свое счастье. Достала их здешняя жизнь, захотелось попробовать иного. В театр они там вряд ли попадут. Практически у каждого режиссера есть свой курс, все места в труппах заняты. Остаются сериалы, различные халтуры, радио, телевидение. Слава Богу, в Москве такого навалом. В Воронеже подобного нет. Я могу понять ребят. Как мне смотреть в глаза артисту, который приходит ко мне и говорит: «Владимир Сергеевич, я поеду в Москву на съемки». Если у него ставка 3,5 тысячи рублей в месяц, разве я могу сказать ему: «Нет, искусство – это святое! Ты должен завтра умирать на сцене». Он и умрет.

- Только с голоду.

- В том-то и дело! Положение у нас в искусстве не из легких. Я знаю ставки артистов, режиссеров, художников в Москве. Там богатые люди за один ужин в ресторане платят такие деньги, которые в течение двух месяцев зарабатывают все жители небольшой деревеньки в Воронежской области. Мрачная картина вырисовывается. Есть люди, которые считают, что за пределами Садового кольца жизни нет. «Какой театр? Где? А Воронеж где находится?» - задают они вопросы. Удивительно безразличное отношение сформировано государственными людьми к другим регионам, кроме столичного. Оно родилось не само по себе. Все случилось, когда Ленин перевел столицу из Петербурга в Москву. Люди постарше, наверное, помнят так называемые «колбасные» электрички. Я сам их видел. Поехал однажды из Москвы в Рыбинск и увидел, как каждый везет с собой по семь-восемь батонов колбасы. Когда зашел в Рыбинске в магазин, все холодильные шкафы были пусты. Вот и стремились все в Москву, потому что там можно было выжить. Ситуация с тех пор отчасти изменилась, колбасу можно купить и у нас. Главное, чтобы нынешние власти помогали театру организационно и финансово. Я со своей стороны могу предложить артистам интересную (без кавычек) жизнь. Думаю, что при стечении двух этих обстоятельств, даже вопрос переезда актера из Москвы в Воронеж не будет выглядеть столь фантастично, как сейчас.

- Как мне видится, когда-то на государственном уровне не на словах, а на деле должна быть принята официальная программа поддержки и развития культуры, чтобы дать работникам этой сферы хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Что вы думаете на сей счет?

- Большинство государственных людей с давних пор привыкло смотреть на финансирование культуры через пресловутый остаточный принцип. Львиная доля чиновников смотрит на театр, в основном, как на дармоедов. «Они же ничего не производят!» Но в том, что говорят функционеры о культуре, есть доля истины. Зачем в России иметь около 700 театров, живущих на государственную дотацию? Многие из них «больные», живущие на искусственном питании. Они практически мертвы. Если их «отключить» от господдержки – все, их участь предрешена. Но они продолжают работать, потому что кто возьмет на себя смелость закрыть один театр, а другой оставить существовать дальше. Ни один чиновник сегодня не поднимет руку на людей, у которых весь смысл жизни заключается в том, чтобы выходить на сцену. И неважно, что порой они плохо играют, ставят бездарные пьесы, у них плохой режиссер и нет декораций. Важно другое – люди посвятили свою жизнь театру и работают за копейки. Такого количества государственных театров, как в России, нет нигде в мире. Два-три театра в каждой стране дотационные. Все остальные выживают, как могут. Там никогда не играют за неделю много разных спектаклей. У них делается одна постановка и идет до тех пор, пока на нее ходят зрители. Потом она списывается и готовится следующий спектакль. Такой системы, когда актерское амплуа развивается и находится в постоянном тонусе, на Западе, в отличие от нашей страны, нет. У людей, которые считают деньги, подобное положение вызывает протест. Есть такое театральное понятие – сколько стоит открыть занавес? В эту сумму входят аренда здания, свет, звук, зарплата технических работников, актеров и так далее. И она никогда не покрывается даже аншлагом. Театр изначально убыточен. И как может экономист, занимающий государственный пост, относиться к убыточному предприятию? Не можете жить – не надо. Это их логика – не моя. Она имеет рациональное объяснение тому, что у нас в стране происходит с культурой.

- Вы были участником фестивалей разного уровня. В Воронеже летом проходил Платоновский фестиваль. По результатам соцопросов вырисовывается картина – несмотря на обилие рекламы в городе, весомый процент жителей, не то что не посещал его мероприятия, но и не знал о нем. Что это – равнодушие, непривычное для воронежцев зрелище, или иное?

- Когда я работал в Киеве еще при президенте Леониде Кучме, там на Новый год решили провести «Венский бал». В оперном театре убрали все кресла из партера, выложили паркетом пол. Оркестр расположился на сцене, места в ложах продавались бизнесменам за 500 долларов. Закончилось все провалом, несмотря на присутствие членов правительства и известных людей. Игрались вальсы, но никто не танцевал. Потом на эту тему мы сделали капустник «ДереВенский бал». Дело в том, что в Вене новогодний бал является итоговым мероприятием всего бального сезона. Традиции выковываются не сразу. В головах людей должна укрепиться мысль – вам предоставляется возможность посмотреть на фестивале то, что вы никогда не увидите. А если традиции и понимания нет, то человек думает: «Зачем я буду толкаться? Почему мне нужно туда идти?» Воронеж театральный город. Я сужу по наполняемости залов. Но он не фанатически театральный. Здесь люди не стремятся попасть на все премьеры. За билетами не выстраиваются очереди. Спекулянты, как бывает в Москве, не стоят около театра. Интересную театральную жизнь вначале нужно создать у себя. Каждый должен возделывать свой огород. В театр к Михаилу Бычкову, слава Богу, ходят. У Камерного сформировалась своя аудитория. В Кольцовский пока, как я понимаю, ходят люди случайные. Если удастся наладить жизнь и у нас, и в Оперном театре, и в ТЮЗе, если начнут появляться новые театры – тогда и можно будет говорить о традициях. Театр – искусство элитарное. Общего охвата здесь не может быть. Но работать, проводить фестивали в Воронеже просто необходимо. Надо приложить усилия ради того, чтобы зрители ходили на известные пьесы не просто узнать, чем закончится дело, а увидеть, как сделана постановка. Тогда можно будет ставить на нашей сцене и «Три сестры», и «Гамлета».