Культура ВРН

Большой русский писатель Юрий Гончаров наконец стал Почетным гражданином города Воронежа. Честь эта давно Юрием Данииловичем заслужена.

С писателем встретился культурный обозреватель Павел Лепендин.

- Юрий Даниилович, Вы уроженец Воронежа, посвятивший свою жизнь и творчество этому городу. Насколько вам дорого, что сейчас весь ваш вклад в культуру оценен таким званием?

- Очень трудный для меня вопрос, поскольку я не имею четкого и ясного представления, что такое это звание. Среди моих знакомых Почетных граждан тоже нет. Я, к сожалению, не читал положений об этом. Какая-то информация до меня доходит, но соответствует ли она действительности, не знаю. Но звание это, конечно, должно доставлять и радость, и приносить какой-то успех в жизни, в деятельности. Однако это все хорошо, когда приходит вовремя и не так поздно, как ко мне. Я уже, наверное, ничего не смогу сделать. Уже в третий раз я был в числе выдвинутых на соискание этого звания. Впервые меня представляли на Почетного гражданина лет 10 или 12 назад. Я тогда был еще здоров, активен, работал. С таким званием можно добиться тех целей, которые поставлены. А у меня всегда мысли были стараться приносить пользу и городу, и людям, и окружающим. Если бы у меня оно было тогда, когда мы с Олегом Ласунским вели борьбу за дом Бунина, который обрекли тогда на снос, все дело бы решилось гораздо быстрее и с меньшими физическими и эмоциональными затратами.

- Вы ветеран войны, известный не только в Воронеже, но и в России писатель. У вас есть различные награды, лауреатство и так далее. Но все-таки как вы относитесь к различного рода наградам?

- Я знаю из истории и биографий писателей и такие примеры. Один известный французский писатель дважды отказывался от ордена Почетного легиона. Он удивлялся: «Зачем в искусстве награды?» Кто может определить ценность, например, романа «Война и мир» или других подобных шедевров? Найдите мне такого судью, которому можно доверить такое дело! И те из творцов, кто отказывался от наград в живописи, литературе – они не были сумасбродами. В этом была их принципиальная позиция. Но награды существуют. и многие люди, получая их, естественно радуются, это приятно быть кем-то оцененным. Но в тоже время я всегда относился с некоторым скепсисом к различного рода премиям. Сколько мы помним произведений советского времени, каким незаслуженно вручались награды и премии. Рассмотрение лауреатов, скажем мягко, было делом не совсем честным и объективным. Я испытал это на себе. Ведь литературную премию имени Горького я получил только с третьей попытки. Когда меня выдвинули в первый раз, накануне объявления списка лауреатов, мне уже стали звонить из Москвы из редакций «Литературной газеты», «Литературной России», из правления Союза писателей. А премию эту присуждал Совет министров. На следующий день выходит газета, а моего имени там нет. Зато есть фамилия какой-то совершенно неизвестной мне женщины, которая якобы детская писательница и ей за какой-то никому незнакомый роман присудили премию. Я потом спрашивал у своих старших товарищей по писательскому цеху, какие чаще меня бывали в столице об этой женщине, но никто ничего не знал о ней. Так что все это весьма и весьма субъективно.

- Воронежская тема красной нитью проходит через большинство Ваших произведений. О многом уже сказано, а есть что-то такое, о чем пока не написано?

- Вы знаете, Павел, об этом можно говорить часами. Конечно, я, как и каждый писатель, о чем-то еще не успел сказать. Часто вспоминаю, например, о том, что в Воронеже во время Великой Отечественной войны у меня сгорел аттестат за среднюю школу. Конечно, можно было потом его восстановить, как делали многие. Но тратить на это время, хлопотать, искать бывших учителей, какие могли бы подтвердить, что я действительно учился в этой школе, тогда не хотелось. Я отнесся небрежно к этому вопросу, ведь было столько потерь, столько было утрачено, что восстановить все не представлялось возможным. И я как-то обошелся без аттестата. Но все-таки жаль, ведь десять лет упорной учебы остались как бы без свидетельства о ней. У нас были очень серьезные экзамены. Не знаю, как сейчас их сдают, насколько высоки требования, волнуются ли экзаменуемые так, как волновались мы. Нам преподавали такие предметы, что потом, когда я выступал в школах и перед учителями, и перед учениками, мне многие даже не верили. Например, астрономия у нас была с обязательными занятиями под открытым небом. Ночью нас собирали, выводили на улицу. Мы рассматривали звезды, запоминали созвездия, следили за полетом комет. Нам преподавали геологию и минералогию. Учитель мог дать на экзамене какой-нибудь камень, а ученикам надо было назвать его, рассказать о его происхождении. У нас было много уроков литературы. Мы выходили из школы грамотными людьми. А сейчас я все чаще слышу, что литература в школах сведена до минимума. Учащиеся не читают те произведения, которые раньше были обязательными в школьной программе. Как можно было не прочитать «Войну и мир» Льва Толстого? Преподаватель мог спросить: «Ты помнишь такой-то эпизод? Вот начинай с него и рассказывай, что было дальше».

Помнится мне и послевоенный Воронеж, годы учебы в педагогическом институте, куда я поступил в 1944 году после ранения на фронте. Столовая нашего учебного заведения находилась на проспекте Революции. Мы голодали, поэтому постоянно ходили туда. А вы знаете, что там подавалось? На первое были так называемые щи, представлявшие из себя тарелку кипятка, в которой плавал кусочек капустного листа. На второе в железную миску бросали две ложки распаренной пшеницы, разжевать какую было невозможно. Потом, когда появились жевательные резинки, они напоминали мне ту самую еду. И еще одна страшная, широко не озвученная тема послевоенного Воронежа, это полчища крыс, которые заполонили город и были его всецелыми владельцами. Они были жирные, нахальные, никого не боялись, на людей смотрели с презрением и жили повсюду, в том числе и в нашем пединститутском общежитии. Недавно, когда готовился сборник к юбилею вуза, мне позвонили и предложили, как выпускнику, что-то туда написать. Я предложил рассказать об этой неизвестной странице нашего студенческого быта. Но мне, в итоге, отказали в публикации. Как видите, и писателя, и Почетного гражданина могут запросто оставить за бортом общего повествования. Цензура в определенном виде существует до сих пор.   

- Следующий вопрос может показаться вам философским, объемным, но в нескольких словах отметьте, насколько, по Вашему мнению, сегодняшняя литература может объективно отражать те процессы, что происходят в современной России в целом и в Воронеже в частности?

- Такой вопрос надо задавать социологам крупного масштаба, которые не то что ежеминутно, а ежесекундно держат руку на пульсе времени. Но, думаю, и они бы не ответили.

- Не сочтите за лесть, но этот вопрос задаю Вам специально, как классику воронежской литературы.

- На него никакой классик не ответит. Во все времена люди думали о том, что происходит в стране, куда мы движемся. Вы же видите, как все началось и потекло. Произошло то, что даже не предвиделось, не было целью, а вышло в ходе перестройки из повиновения. Стали действовать силы, какие выступили на историческую арену совершенно неожиданно для авторов, начавших перестройку, взяли все в свои руки и двинулись в неизвестном направлении. Вот и получили мы то, что имеем сейчас. Трудно сказать, в какой стране мы теперь живем. Что представляет собой наше внутреннее устройство? Оно очень зыбкое, оно постоянно меняется, очень нестабильно. Что-то происходит по воле людей, а что-то и по воле обстоятельств. Движение истории всегда такое. В ней никогда не наблюдалось четкости. Возьмите всю историю советского государства: революции, выдвижение на историческую сцену тех фигур, которые становились краеугольными в тех процессах, какие совершались. Сколько было неожиданного, непредсказуемого. Об этом можно рассуждать и говорить долго. Это материал не для одной и многочасовой лекции, чтобы все проанализировать, рассмотреть примеры… Не писателю отвечать на такие вопросы и заниматься гаданиями.   

- Что Вы скажите на церемонии вручения премии горожанам?

- На церемонию я не пойду, поскольку у меня нет физической возможности. Я уже год не выхожу из дома, потому что стал очень плохо видеть. Сейчас практически утратил способность читать, писать. Поговорил с председателем правления нашей писательской организации Виталием Жихаревым, чтобы он получил за меня эту награду. А потом в нашем Союзе устроим семейный праздник среди небольшого количества знакомых людей.