Персона
Валентина Сумина: «Самое трагическое для художника – невостребованность»
- Текст: Татьяна Быба
- Фото: Татьяна Быба
- Правка
Вот без кого невозможно представить жизнь Воронежского союза художников! Маленькая, худощавая, быстрая, неулыбчивая, всегда в брюках, всегда с короткой мальчишеской стрижкой… Кажется, годы её не берут. Везде успевает. И посетить последний вернисаж, и обсудить творчество коллеги, и навестить заболевших друзей или товарищей по союзу, и побывать на интересном концерте или вечере, и прочитать нашумевшую книгу, и понянчиться с внуком, и помочь любимым племянницам, которых в городе аж три, и посетить родные места в Воробьевском районе, могилы родителей и родной дом, в котором живет сестра. Правда, за последние годы её густые непослушные волосы изрядно тронула седина. А сама она нет-нет да и вздохнет: «Нет, силы у меня уже не те… Устаю…»
Пять лет назад, к своему «промежуточному» юбилею, Валентина Иосифовна подготовила персональную выставку. Очень хорошую. Называлась «Возведу очи мои к горнему». Она стала заметным событием в культурной жизни города. Что изменилось с тех пор? Почему к более солидному юбилею, в сентябре прошлого года, художник Валентина Сумина не стала делать выставку? Об этом и о многом другом мы беседуем с Валентиной Иосифовной.
- Если честно, то меня не удовлетворяет то, что я сделала за эти годы. С одной стороны, это, конечно, естественно. Годы, хвори, заботы, которые как ком, берут свое. Творится все с меньшей продуктивностью. Наверное, дело еще и в том, что такая уже «глубокая зрелость» тянет за собой и особую требовательность. Понимаешь, что многого уже не успеешь. Поэтому хочется сказать самое главное, самое важное. Сейчас во мне по-новому открылись безмерные глубины слов – Родина, отечество, подвиг. Что за непостижимая тайна все-таки связывает русского человека с родиной, непостижимая сила влечет его к ней? Помните, еще Гоголь писал: «Русь… какая непостижимая связь таится между нами?» И, правда, какая? Что это? Как её передать? Как передать связь русской души с бескрайними просторами, её одиночество и слитность с природой в «целостное ощущение зыбкости мироздания»? В чем, наконец, тайна вечной национальной русской печали?
- Вы, вообще, Валентина Иосифовна, всегда были в своем творчестве не сильно жизнерадостным человеком, а сейчас и вовсе решили погрузиться в «национальную русскую печаль»? Откуда в вас это?
- Не знаю. Наверное, с детства.
- У вас было такое несчастливое детство?
- Да нет. Хорошая семья. Крестьянская. Мои родители - очень трудолюбивые, исключительно порядочные люди. Отец – пахарь, мать – простая колхозница. Оба всегда трудились от зари до зари. Но и отдыхать умели. Отец был музыкален, играл на гармошке, мама пела. Сестры тоже певуньи. Нас у них было пятеро детей – четыре сестры и брат. Как соберемся за одним столом! Да еще родственники и друзья набегут! Так бывало весело! Помню, однажды к нам пришел дед Устин с Верхнего Быка. И я, малая кроха, вдруг выдала ему такую частушку:
«А самолет летит,
А крылья стерлися,
А мы не ждали вас,
А вы приперлися!»
Родные так и рухнули от смеха. Даже просили повторить на «бис». Откуда взяла, не знаю...
У всех у нас были какие-то таланты. Особенно у брата Петра. Он писал стихи, музыку, увлекался философией, знал по имени каждую травку, лепил из глины хорошо, и первый среди нас пришел к Богу… Родители очень поощряли стремление учиться. Из-за этого они часто переезжали с места на место, искали, чтоб поближе к Воробьевке, к хорошей школе. Сначала мы жили в селе Верхний Бык, потом в Лещаном (в 7 километрах от Воробьевки). Оттуда я в старших классах и ходила в Воробьевкую в школу. И вот что важно: в доме всегда были книги. Я перечитала почти все свои книги и в местной библиотеке. Книги и черная тарелка радио нас связывали с внешним миром, с мировой культурой, развивало воображение, будило фантазию. Андерсен, братья Грим, осетинские и нартские сказания. Я впитывала в себя все как губка.
- Но откуда такое драматическое, даже трагическое восприятие жизни?
- Не знаю… Возможно, у русского человека, который живет одной судьбой со своей страной, не может быть иного? Я – из народа. Из самой его толщи. Мое детство было послевоенным, голодным и бедным. Моим родителям каждый кусок хлеба доставался тяжким трудом. Знаете, что я вспоминаю о своем детстве чаще всего? Не летние солнечные дни, не весеннюю радость бушующей зелени, а метельные зимние вечера, безбрежные серебряные поля, морозную гулкую тишину, звездное небо над головой. И на нем царствует загадочная круглая луна. От которой не оторвать глаз… Вот с этим сливается моя душа, туда меня манит, в этот холодный зимний пейзаж. А еще я вижу себя, кудлатую, немножко нелюдимую девчонку в стайке таких же подростков на улице деревни. Мы постоянно искали чего-нибудь съестное. Мели все, что попадалось под руку – колбасные очистки в чайной, паслен на навозных кучах, лесная кислица, жмых …. Все жевалось и проглатывалось. За милую душу и с большой благодарностью.
Нравилось прийти к кому-нибудь в гости: «Здравствуйте, а мы ваши родственники!» Это означало: «А не угостите ли нас чем-нибудь?» Семью в те голодные годы спасла фасоль, которая много лет ждала своего часа в кладовой, в ящике из-под патронов.
Вообще, мое детское сердце очень чутко отзывалось на человеческие страдания. Так нас воспитывала мать. Помню, как я заливалась слезами над сказкой о непослушных детях, у которых мама превратилась в кукушку и улетела. А они бежали за ней, изодрав ноги в кровь, и кричали: «Мама, мама! Вернись!» Но было уже поздно. Не так ли и мы поступили со своей страной, со своей Родиной-матерью?
Необратимость воспринимается мной как трагедия и несправедливость. Но как сказано в Библии, у Экклезиаста: « Всему свое время. И время всякой вещи под небом…» Это движение времени, эту мимолетность всего перед лицом вечности я очень остро чувствую. И не понимаю, совершенно не понимаю, почему люди так не ценят дыхание жизни? «Всякое дыхание славит Господа!» Казалось бы, отчего же не радоваться каждому мигу, его красоте и неповторимости? Почему надо все разрушать, уничтожать, осквернять? Но одна я радоваться не могу. Мне грустно и больно - на моих глазах с русским человеком произошли чудовищные метаморфозы. Небывалая деградация. Жадность, злоба, зависть задушили людей. Знакомые, о которых вчера нельзя было и подумать что-то плохое, при первой возможности начинают всё, что только можно, грести под себя! Да с каким-то остервенением! Надеются на бессмертие? На безнаказанность? Первого – нет. И втрое – до поры. Как сказано у Лермонтова: « … есть и высший суд, наперстники разврата…»
Я помню, какая целомудренная страна была! Знаете, я где-то читала, когда наших девушек вывозили в Германию, тамошние врачи, обследовавшие их, были обескуражены. Все были девственницами. И они сделали вывод: такую страну победить нельзя. Теперь и в этом мы – впереди планеты всей. Словно наверстываем упущенное. Я очень хорошо помню один эпизод, когда нас из школы на тракторе в санях подвозили. Всю дорогу мы, детвора, с ужасом слушали как водитель, молодой парень, со своим другом матом друг с другом разговаривали. Болтают, смеются, как будто так и надо! Я такого раньше никогда не слышала и очень долго переживала из-за этого. Тогда черного матерного слова почти нельзя было услышать. Люди берегли себя, детей, свою землю. А сейчас стало ничего не жаль.
А еще говорят – России нужен царь. Какой царь?! У нас каждый себе и царь, и бог! Вот в чем беда. Да, весной мир цветет. Но не из всякого цветка – плод и семя.
- А когда вы первый раз взяли в руки карандаш?
- Да как все дети. Думаю, что в детстве ничто не предвещало, что я стану художником. Правда, где-то в четвертом классе я нарисовала свой автопортрет по отражению в зеркале. Всем понравилось. Даже хвалили. Но на том мои художественные подвиги закончились. Я и мечтать не смела о такой профессии как художник. Художники для меня были все равно, что небожители!
- Именно поэтому вы выбрали для себя самый редкий, сложный, даже элитарный, и совсем не женский вид изобразительного искусства – скульптуру?
- Да нет, мне, наоборот, казалось, что это проще, это по мне. Я ж не белоручка какая! Рабочая кость. Я, вообще, долго подбиралась к искусству. После школы приехала в Воронеж и поступила в архитектурно-строительный, ныне монтажный техникум. После его окончания (с красным дипломом) поработала маляром. Тогда было правило – после окончания посылать на работу по рабочей профессии. Кстати, участвовала в отделке воронежского обкома, малевала там на стенах свои рисунки, пока они были чистыми.
Во время учебы я стала ходить в изостудию техникума, к Владимиру Алексеевичу Преснякову, старейшему воронежскому художнику ныне. Он очень хороший и чуткий педагог. Он видел, что меня тянет к графике, к черно-белому рисунку, объему, - и поощрял это во мне. В его изостудии я узнала про Евгению Михайловскую Романовскую. Заниматься к ней ходили такие в будущем известные художники как Санин, Жуков, Черников, Брежнев… Она очень много вырастила художников. Педагог от Бога! В её изостудии все дышало преклонением перед искусством, культурой. И мы, её воспитанники, впитали это в себя. Есть ли сейчас такие Учителя? Не знаю. Вот, изостудий, где простые ребята могли бы бесплатно учиться постигать тайны творчества, точно нету.
У Романовской я первый раз взяла в руки глину, начала лепить. Меня поразил этот вид творчества. Есть в нем что-то мистическое. Ты создаешь из глины человеческую фигурку – и словно даешь ей жизнь, вдыхаешь в неё душу… Непередаваемое чувство. В объеме каким-то непостижимым образом прячется жизнь! В общем, я поступила в саратовское художественное училище на отделение скульптуры.
- Но, как я понимаю, скульптура недолго владела вашим сердцем. Потом была литография, акварель, тушь, гуашь, перо, карандаш, керамика… Откуда такая всеядность?
- А это как рука попросит. Иногда понимаешь, что вот этот сюжет можно осуществить только в данной, определенной технике. А одна работа тянет за собой другую, третью, четвертую. Ты как бы погружаешься в другой мир, в котором все либо акварельное, либо черно- белое, либо «гуашное»… Главное для меня чувство свободы, когда рисуешь, или лепишь. Чтобы руки сразу воплощали те образы, которые возникают в сознании, точно передавали мои чувства. Как я написала в одном из своих стихотворений:
«И широко, победно и просторно взмахнула крыльями моя душа…»
- Да, вы еще ведь и стихи писали!
- Писала и пишу. И стихи, и прозу. В свое время у меня было много публикаций в местной прессе. Моим крестным отцов в поэзии был редактор «Молодого коммунара» Евгений Дубровин. Что просила моя душа, то я и делала. А она без дела не сидела.
- И у вас никогда не было творческих кризисов?
- Еще как были! И сейчас бывают. Но я не знаю, может это и не творческие кризисы… Просто иногда вдруг нападает апатия, пропадает интерес ко всему. Ничего не хочется делать. Когда со мной первое раз такое случилось, а это было во время учебы в Саратове, я даже к психологу ходила. Думала, заболела. Но, наверное, все-таки для творческого человека это нормально. Душа устает. Много нести приходится. Предательство очень выбивает из колеи. А с ним встречаешься в жизни очень часто. Я даже не себя лично имею в виду. Предательство себя, своих взглядов, убеждений, искусства. Сейчас его особенно много. Время предательства…
- Как вы с эти справляетесь?
- «Возведу очи мои к горнему...» Помолюсь, в церковь схожу….
- Но вернемся к творчеству. Успех вам, насколько я знаю, принесла литография?
- Литографией я увлеклась в 70-х, в Доме творчества. В советское время, если вы помните, любой художник, член Союза художников, мог уехать на два месяца в Дом творчества, где его поили, кормили, и где были созданы идеальные условия для работы. Огромное количество лучших произведений советских художников были созданы именно в Домах творчества.
Мне повезло, худруком нашего молодежного потока тогда, в «Челюскинской», был известный советский график, заслуженный художник РСФСР Евгений Матвеевич Сидоркин. Ему понравились мои эскизы серии «Октябрь в Воронеже», сделанные карандашом. Он буквально загорелся! И меня взял в оборот. До этого я никогда не работала по камню (а рисунок для литографии наносится на специальном литографском камне). Он всему и научил.
Вот скажите, оно ему было надо? Сейчас я другое слышу от своих товарищей по союзу: «Да зачем я буду учить себе конкурентов?» Какая удивительная забота о будущем, не правда ли? И еще он часто говорил: «Никогда не жалейте хорошую бумагу, торопитесь – жизнь проходит очень быстро…» Как он был прав!
В общем, не успела я закончить эту работу, как она попала на международную выставку фестиваля молодежи в Берлине. Это было счастье! Случилось невероятное, я – деревенская девчонка, никому не известная, без связей, не красотка, - и вдруг международный успех! За спиной у меня выросли крылья. Помню, Сидоркин тогда сказал: «Вам этого успеха хватит лет на 25-30!» Немножко ошибся. Прежняя наша жизнь кончилась через 20 лет. В 1993 году началась новая. И все, что я делала, стало не нужно…
- Ну не скажите! Ваша серия автолитографий «Октябрь в Воронеже» - украшение любой выставки. Эти несколько листов способны рассказать о революции больше, чем иной роман. А «Дети войны»? «Земля и небо»? А «Прасковья»? Вы, кстати, помните, как мы с вами познакомились? Благодаря «Прасковье». Феномен это простой русской женщины из Семилук, заплатившей своей жизнью и жизнью всех своих детей и матери за жизнь советского летчика, меня всегда притягивал. И когда я узнала, что в одной из воронежских школ открывается выставка, посвященная ей, побежала туда бегом. И увидела человека, который так же, как и я, болеет тайной подвига Прасковьи. Да еще и сумел это выразить в своих работах. Это были вы. Ваш портрет живой Прасковьи мне многое открыл в этой женщине. Вообще, меня удивило, что на этом мероприятии было много народу, известные художники, писатели, журналисты. Я, думаю, и детям это событие запомнилось на всю жизнь.
- Да, это были еще отголоски старой советской школы, которая заботилась о детях, занималась их воспитанием. В этой школе – УВК-2 в Юго-Западном районе – тогда был музей Прасковьи Щеголевой, там даже приобрели у меня этот цикл. Больше меня никогда уже не приглашали ни в одну школу ни с этой выставкой, ни с другой. Даже в Семилукскую, где училась и Прасковья, и её дети. Да и история про Прасковью все больше и больше забывается… И работы мои пылятся в мастерской.
Время такое – «вырывать насаженное» .
Ценится то, что продается.
- Но вы не думаете, за ним неизбежно придет «время насаждать»? На мой взгляд, к вашим «героическим» работам уже и сейчас возвращаются актуальность. Устав от мелкости и ничтожности жизни, пошлости и бездуховности, люди неизбежно захотят вернуться к высокому и героическому. Где они будут это искать? Конечно, в истории, которую вы запечатлели в своих работах. Устав от жестокости и равнодушия, они захотят тепла и сострадания. Где они их будут искать? В работах таких честных и чутких художников как вы. Конечно, эти работы не для того, что их покупать в дом. Им там не место. В музеях, учреждениях, школах… Раньше ведь именно государство покупало большую часть работ художников?
- Ну что говорить о том, что было раньше? Раньше было другое государство. Хотя, конечно, совершенно непонятно, почему из нашего прошлого нельзя взять самое хорошее в нашу нынешнюю жизнь? И в будущую? Это глупость или подлость? Для меня загадка. Самое тяжелое и трагическое для художника – невостребованность. Художник не должен быть невостребованным по определению. Слишком велика его роль в культурной жизни народа, в воспитании этого народа, в приобщении его к прекрасному. Так может быть, государство, которому искусство и культура не нужны, просто не заботится о своем народе? Я не представляю, как можно жить без Рембрандта, Левитана, Иванова, Попкова, Кандинского, Дейнеки… Хороший художник – это всегда урок, духовное обогащение. И хотя все они разные, - есть родники, а есть моря, - но у каждого можно и нужно чему-то научиться. Искусство нравственно по своей сути. Может быть, беда в том, что учеба, творчество, познание ныне не в чести? Посмотрите, что делается с образованием! А что собираются сделать? Почему? Кто-то всерьез считает, что стране нужны только «эффективные менеджеры», а не творческие, думающие люди? Винтики и шурупчики? Нет, сейчас еще время - разрушать…
- Валентина Иосифовна, скажите, как исследователь героической темы в нашей истории. Героическое совсем ушло из нашей жизни? Или Вас, как художника, это уже не интересует?
- В том виде, как это было раньше, конечно, ушло. Как известно, сейчас время воров и бандитов. Но героическое не может совсем уйти из жизни народа. «Что – конь без хребта? Что мужчина – без храбрости? Что без героя – народ?» Героическое, во-первых, сегодня не поощряется государством, или поощряется как-то выборочно. Во- вторых, сейчас оставаться порядочным, бескорыстным человеком, отзывчивым и думающем о других, придерживаться определенных убеждений, сохранять нравственность - героизм. Ведь от всех идеалов общество отказалось. Оставило только один – кушать, развлекаться, жить в свое удовольствие. К сожалению, люди, которые героически несут на себе тяготу иметь убеждения, идеалы, стремительно уходят. Их убивает не только то, что они оказались изгоями в обществе, сориентированным на потребление и обогащение (как правило, за чужой счет). Но и нищета. Сегодня порядочный человек значит бедный и неуспешный.
И природа героического не изменилась. Я думаю, она от Бога. Именно Он сделал человека «богоподобным», когда вдохнул дух, жизнь в этот «прах земной». Именно Он дал человеку такие прекрасные качества как доброта, сострадание, самоотверженность, любовь. Иначе откуда им взяться в этой бесконечной борьбе за выживание? Но это «богоподобие» сегодня подвергается как никогда серьезному испытанию. И, к сожалению, верность своему высшему предназначению считается глупостью.
- Вы думаете, такие, на которых, вообще-то, держится мир, про кого в Библии сказано «соль земли» уходят с лица земли?
- Получается… Но именно потому что они – Божьи, уничтожить их до конца невозможно. Просто время такое: «Время умирать…»
- Это находит отражение в Вашем творчестве?
- Впрямую нет. Косвенно. Для работы над большими темами нужны большие затраты, физические, финансовые. Но главное, нет спроса на такие работы. Я, например, сделала графическую серию к 65-летию Победы. О Воронеже. Мне кажется, неплохую. Ну и что? Была она и на нашей выставке и на выставке в Москве на Крымском валу. Теперь, лежит в мастерской… Но мысль о приоритете духовного над материальным можно воплотить в любой теме, в любой работе, будь это натюрморт, пейзаж, этюд, цветы… Я это стараюсь делать. Надеюсь, скоро времена изменятся…
- Скажите, как повлияло на вашу творческую жизнь то, что вы – женщина? Женщина – художник, это что такое?
- Это трудно. Перед женщиной всегда встает дилемма: творчество или любовь, семья, дети. Многие женщины жертвуют своим талантом ради семьи. Сочетать это очень сложно. Потому что и творчество и семья требуют полной самоотдачи. Но если уж женщина выбрала творчество, она не должна отличаться от мужчины. И в мужчине и в женщине – художнике я ценю самобытность, «идейность» и высокий профессионализм. А женщин люблю сильных и умных, не уступающих ни в чем мужчинам.
- Вы сделали выбор в пользу творчества? Ведь у вас нет своей семьи?
- Моя семья – это мои родные, сестры, племянницы, внуки. Я очень много им посвящаю сил и времени. Да, своя не сложилась. Но это не было сознательным выбором. Просто так получилось. Я никогда не стремилась устроить свою личную жизнь, во что бы то ни стало выйти замуж. Что поделаешь, мне не встретился тот единственный, с которым бы я хотела связать свою жизнь. Единственное, о чем я жалею, что не имею ребенка. Но мои материнские чувства вполне реализовались благодаря племянницам и их детям.
- И все-таки, какое событие в Вашей жизни больше всего повлияло на вас и на ваше творчество?
- (Задумалась.) Я думаю, это событие произошло задолго до того, как я родилась. Когда Бог создал этот мир. Он - самый великий Художник, Он – Творец всего, что мы видим вокруг себя. И того, что не видим - тоже. «Видимого же и невидимого». Он – Источник и Вдохновитель. И Судья. И Он – тайна, вокруг которой все вертится, которую мы все пытаемся разгадать . К сожалению, я осознала это довольно поздно. Но это то, что заставляет меня творить несмотря ни на что. И помогает жить.
P.S. Валентина Иосифовна все-таки сделала выставку. Она открылась 24 мая в 17.00 в выставочном зале Союза художников на Пушкинской.
Ранее в рубриках
В Воронеже — Обидное поражение «Факела», очередное
10480 зрителей пришли поддержать «Факел», но многие из них покинули трибуны до финального свистка.
В России — Роман Вильфанд предупредил о жаре в Воронежской области и других регионах
Вильфанд cообщил об аномально высоких температурах в некоторых регионах России.
В мире — В Израиле установились экстремальные температуры
Медики предупредили местных жителей и туристов о смертельной опасности аномального зноя.
Общество — В Воронеже стартует сезон работы фонтанов
Семь главных фонтанов столицы Черноземья готовы к началу сезона и ждут пуска воды.
Театр — «Вечно живые» снова на сцене Кольцовского театра
Воронежцам покажут спектакль 4 курса актёрского факультета Воронежского государственного института искусств.
Кино и телевидение — Спасут ли «Маску» две гостевые маски
Организаторы обещают, что на сцену выйдут специальные гости – Барби и Кот-2.
Персона — Уволилась директор Воронежской областной детской библиотеки Алла Аристова
Загадочное увольнение одного из крупных функционеров сферы культуры Воронежской области.
Литература — Вышел «Северный лес» – новый роман автора «Зимнего солдата» и «Настройщика» Дэниела Мейсона
Главный мотив книги – будь великодушен, умей прощать и будь источником света и добра.
Музыка — 25 апреля стартовала региональная программа Московского Пасхального фестиваля
Симфоническая программа с локализацией концертов до сих пор не опубликована.
Изобразительное искусство — В Доме актёра открылась персональная выставка студента 4 курса ВХУ Кирилла Шувалова
Выставка будет работать с 23 апреля по 23 мая с 10 час до 18 час.
Зал ожидания — Воронежцам подсказали, как приятно и с пользой провести выходные и праздничные дни 28 апреля – 1 мая
ТИЦ Воронежа подготовил дайджест событий на выходные дни 28-30 апреля и 1 мая 2024 года.
Главное — Мэр Воронежа Вадим Кстенин поделился подробностями работы над проектом «Михайловские часы»
Михайловские часы смогут украсить главную улицу города, придав ей уникальность и шарм.