Войти
Персона
12.08.2009 12:00
«Антихрист» и деревенские сумасшедшие

«Антихрист» и деревенские сумасшедшие

  • Текст: Сергей Пылёв
  • Фото:
  • Правка

Сегодня в рубрике «Персона» мы представляем писателя Сергея Пылёва. Сергей Прокофьевич предоставил «СВК» право первой публикации своего нового рассказа «Крестоносец»
Сергей Пылёв родился 7 февраля 1948 года. В 1972-м окончил отделение журналистики филологического факультета ВГУ. Член Союза писателей СССР (ныне России) с 1984 года. Прозаик, автор семи книг рассказов и повестей, выходивших в Воронеже и Москве. Постоянный автор журнала «Москва».
В настоящее время главный редактор журнала «Воронеж. Время, события, люди».



Сергей Пылёв

КРЕСТОНОСЕЦ


У всякого воронежского села своя примечательность, даже если таковой как бы вовсе и нет. Одно славно своими частушками, другое памятно аккуратной деревянной церковкой, веселой березовой рощей или наивной легендой: про Кудеяра-разбойника, про силача Проню…
При всем при том каждое наше сельцо, даже если не имеется за ним никакой наружной самобытности, уже тем одним само собой поставлено в особый ряд, что обрело себя на Средне-русской возвышенности. Если в Африке такие заповедные места называют испанским словом саванна, в Америке по-французски прериями, то есть лугом, а вот у нас своим, родным, по-родному долго звучащим словом – лесостепь.

Как ни кажется оно на первый взгляд неуклюжим, при всем при том его с успехом можно даже и пропеть. Пропеть по-воронежски протяжно, вольно, так, чтобы достать развернувшимся во всю силу голосом до самых здешних закраин…
Сысоевка была известна своими «психами». То есть не местными сельскими сумасбродами, которые имелись здесь, как и везде, а сысоевским диспансером для душевнобольных, проще говоря, психбольницей.
Ее полуторастолетний главный корпус был некогда помещичьим домом.

Кое-кто в Сысоевке еще помнит у барского портика гипсовых львов, больше похожих на гривастых свиней. Правда, уже давно на их месте стоят гипсовые колхозник и рабочий, хотя среди контингента диспансера встречаются люди и вполне интеллигентных профессий. Например, тот же Евгений Юрьевич, учитель физкультуры. Со стороны на него посмотреть – так по осанке, по выражению лица самый, что ни на есть начальник. Если бы не странный, загадочный крест зеленкой на правой щеке, его от здорового человека ничем не отличить.

Он поступил недавно, этой весной, и как только отлегли морозы, сразу же азартно занялся здешним садом. В итоге летом тот сполна расщедрился на яблоки с уже забытыми старинными названиями: анис, бель, царский ранет. Помещичьи яблоки с остервенелым аппетитом ели всем диспансером, раздирая зубами фосфорно-белую, вяжущую плоть. Хруст и чавканье стояли на всех этажах.

Вообще с появлением Евгения Юрьевича многое для сысоевских психов переменилось в лучшую сторону. Начал он с того, что каждому на правую щеку поставил зеленкой четкий, строгий, даже несколько пугающий крест: будто некую перепись произвел. Контингенту эта «метка» настолько пришлась по душе, что все, правда, уже по собственной инициативе, изрисовали себя крестами во всех мыслимых и немыслимых местах. В связи с этим и прозываться они среди местных стали по-новому: придут, скажем, в тот же станционный буфет, сядут в угол подальше и робко поглядывают на здешнюю хозяйку, а она усмехнется им своими красивыми, красиво накрашенными губами и подаст долгожданную команду: «Эй, крестоносцы, марш пиво разгружать!» И кинутся они тогда на улицу, по-детски счастливо сияя глазенками. А когда расторопно перекатают бочки, так она нальет им щец, само собой – пустых. Даст по кусочку хлеба, который в диспансер не привозят третий месяц. Вот тут и начнут «крестоносцы» друг перед другом метать жрачку, да так, что только ложки свистят.

Иной раз удастся им и повыгодней шабашку сыскать: скажем, кому-нибудь из сысоевцев огород перекопать или сортир почистить. Такса за такую работу была известная: куриное яйцо или горсть картошек. И это тоже Евгений Юрьевич с первых дней перевернул: плата для контингента его стараниями была категорически поднята втрое. Он сам поначалу ходил везде со своими «крестоносцами» на подработку и строго следил, чтобы не нарушались, как он говорил сквозь зубы, тихо и холодно, – элементарные человеческие права.

Работа работой, но насчет свободного времени Евгений Юрьевич тоже проявил инициативу: организовал местными силами вроде как самодеятельность. Сценой стал мост через реку, делившую Сысоевку на Правую и Левую. Сюда и наладились диспансерные приходить время от времени «свадьбу играть» – с гармонью, матаней и частушечным визгом.
С моста, надо сказать, в любое время года открывается такой вдохновенный лесостепной вид с вольной, высоченной дубравой и логом Ягодным, что когда батюшка отец Андрей едет с одного берега на другой на своем «горбатом» требу какую совершить или по мирскому делу, так обязательно перекрестится и скажет про себя: «Всякое дыхание да хвалит Господа!».

Для свадебных гуляний Евгений Юрьевич придумал своим «крестоносцам» украшения из пустых пивных банок, бутылочных пробок и значков. А так как в этом деле инициатива не возбранялась, некоторые всячески выдумывали друг перед другом: кто напялит на голову старое ведро, кто повесит на спину дохлую кошку.
Как и на всякой «нормальной» свадьбе, не обходилось у них без спиртного. Загодя они старательно собирали по селу пустые бутылки, а на вырученные за «хрусталь» деньги брали на всю ораву пол–литра самогона.
– Нам для запаха! – строго усмехался Евгений Юрьевич. – А дури у нас своей хватает!

В общем, на время «свадьбы» сысоевцы всякое сообщение между берегами прерывали.
С этой ватагой однажды вечером и сошлась Катя на мосту.
Она смело и даже с улыбкой шла навстречу громовени: Катя не первый год работала санитаркой в диспансере.
Двое больных: один с гармонью, другой с бубном, – рванулись ей навстречу из толпы. Им хотелось как можно ближе заглянуть Кате в лицо.

Вдруг чьи-то руки судорожно откинули их в разные стороны.
Евгений Юрьевич протянул Кате букетик июльской луговой герани и скупо, болезненно усмехнулся:
– Свадьба у нас сегодня забуксовала. Жених есть, а невесты
нет. Вы не согласитесь восполнить этот пробел?
– Кто жених?.. – усмехнулась Катя.
– Я…
Катя в своей еще молодой жизни уже дважды была невестой.
И она знала, что невестой быть, в общем-то, очень даже хорошо. Проблемы начинаются потом. А потом всякий раз оказывалось, что она вышла замуж за алкоголика. Трудно сказать, как могла бы сложиться ее судьба, наверное, как и у всех в таких обстоятельствах, но оба ее мужика по белой горячке с разницей в три года повесились, избрав для этого один и тот же крюк в сарае – под хомут, кованый, с четырехгранным жалом.
На «невесту» Катя согласилась.

Подхватив ее и Евгения Юрьевича на руки, «крестоносцы» бегом понесли их через мост. Надрывно сипела гармонь, лязгали гирлянды пивных банок. Сысоевские собаки молчали, поджав хвосты.
Наискось пугающе висела тяжелая, полная Луна. Она была идиотски круглая, как лицо дауна.

Герань несколько дней синела у Кати на столе. Это были первые цветы, которые ей подарили за всю жизнь.
И она решила в свою очередь сделать что-то хорошее для Евгения Юрьевича. В диспансере уже год кормили контингент только макаронами, серыми и клейкими, к тому же почему-то пахнущими старой олифой, так что персонал нет-нет, да и приносил для больных что-нибудь домашнее. Катя пожарила для Евгения Юрьевича ядреные, как на дрожжах подошедшие, котлеты.
Евгений Юрьевич отдал их на «общак».

Вскоре она заметила за собой, что день за днем, чем бы сама ни была занята, не выпускает учителя из поля зрения и все за ним невольно примечает: она притирает в палате пол – Евгений Юрьевич глядит на паутину за окном, как отпотевшую мелкой, дымчатой росой; она макароны на кухне ломает над котлом – он Василию Васильевичу, главврачу, огород перекапывает.

Она хорошо знала, что это с ней и чем такое заканчивается.
Катя на всякий случай тайком перелистала амбулаторную карточку Евгения Юрьевича, но толком про его болезнь ничего не поняла.
На днях она увидела, что он в саду читает какую-то книгу, и решилась подойти, чувствуя себя при этом, ни мало, ни много, круглой идиоткой.
– Интересная? – тихо сказала Катя.
– Кому как…
– А кто автор?
– Ты его не знаешь.
– Вам трудно сказать?
– Ницше. Фридрих.
– И что он пишет?.. – Катя вдруг почувствовала, что может беспричинно расплакаться от волнения.
– Ницше пишет, что человек это то, что надо преодолеть…
– И вы преодолели?
– Смотря, в каком смысле, девушка…– сдержанно улыбнулся Евгений Юрьевич.

Как-то облздрав выделил диспансеру мешок муки и мешок колотого гороха. Катю послали в город на санитарном уазике получить товар, а Евгения Юрьевича главврач определил при ней грузчиком.
На обратном пути шофер, молодой, только что из армии парень, захотел поглядеть в музее приезжую выставку восковых фигур. В местной газете писали, будто по ночам те бродят с этажа на этаж, пугая сторожей, и что некоторым посетителям при виде экспонатов требуется нашатырь: это была выставка уродств человеческого тела.
В музее Катя, как только увидела воскового мужчину со вторым лицом на затылке и женщину с тремя грудями, так сразу и сбежала.

Мужчины ходили по выставке еще с полчаса.
Когда они вернулись, Евгений Юрьевич сдержанно сказал:
– Это все внешнее. А если бы кто смог отобразить уродства человеческого духа! Вот что по-настоящему страшно и прекрасно одновременно!
Катя взяла его за руку и вдруг заплакала.

Они приехали затемно, когда на здание диспансера, больше похожее на развалины, уже сеялось свечение дауновской Луны, похожее на мелкий светлый дождь.
Кате вдруг стало не по себе, что Евгений Юрьевич сейчас уйдет от нее туда, за окна с ржавыми решетками, одиноко ляжет на железную просевшую кровать с матрацем, пахнущем мышами.

Евгений Юрьевич ночевал у нее.

Рано утром она пошла домой к Василию Васильевичу.
Туман от реки навалился плотный, вязкий, так что казалось, будто он цепляется за ноги и мешает идти.
Главврач доил в сарае козу, и они объяснились без свидетелей.
– Смотри, деточка…– вздохнул Василий Васильевич, который сидел перед ведром в байковом больничном халате. – Жить ему у тебя я, конечно, временно разрешить могу. Считай, что уже разрешил. Но пусть огород у меня докопает и всю ботву картофельную пожжет.

– Миленький Василь Василич! – заплакала Катя, судорожно обняла его и опрокинула ведро с молоком. Правда, молока оказалось всего ничего, как от мышки. Коза была старая, а зарезать ее Василий Васильевич жалел.
Уходя, Катя с уважением вспоминала то хорошее, что говорили в диспансере про этого человека: лет тридцать назад он работал на неплохой должности в облаздраве, готовился защитить диссертацию, а потом от него ушла жена и он бросил все, перебрался к ним в Сысоевку, и здесь его все полюбили.

Вспомнила Катя и одну недавнюю историю, связанную с ним: Василий Васильевич занял у какого-то нового русского пять тысяч рублей на ремонт санитарного уазика, «буханки», и не смог вовремя вернуть. Его поставили на счетчик, а когда набежала приличная сумма, за ней приехали качки этого бизнесмена.
«Крестоносцы» двинулись на них, выбивая ложками дробь на пустых мисках и кастрюлях и размахивая над головами свадебными гирляндами пив-ных банок. Кое у кого были палки, и они успели разбить окна машине качков, пока та судорожно прорывалась через здешний ухватистый чернозем.

Вернувшись домой, Катя первым делом зашла в сарай, пахнущий старым сеном, и на всякий случай с трудом, но выдернула из бревна тот самый кованый крюк для хомута.
На другой день к ней прибежала мать и плакала до сердечного приступа: «Одумайся, дочура, рехнутая!».

Евгений Юрьевич в это время был у Василия Васильевича на огороде, а когда вернулся, Катина мать, всю жизнь проработавшая дояркой на ферме, вдруг застеснялась его интеллигентной, начальственной внешности и поспешила уйти.
– А что у него за крест на щеке? – тихо спросила она Катю за калиткой.
– Не знаю…
– Спроси!
– Стыдно, мама.
– А жить тебе с ним не стыдно?
– Нисколько.
– Оно, конечно, сразу видно – человек образованный!
– Не в этом дело…
– А в чем?
– Ни в чем.
– Ну и дура, – сказала мать. – Мы с тобой две дуры! А он между нас получился дурак третий.
Катя не обиделась, – она эти слова поняла по-своему, по-хорошему:
– Да, он – особенный!

День за днем Евгений Юрьевич перекопал главврачу огород, пожег ботву, но и потом продолжал ходить к нему: то забор поправить, то колодец почистить, а недавно принялся пилить дрова. После этой, как говорил Василий Васильевич, трудотерапии, Евгений Юрьевич шел на пруд и брал за час-другой ведро сазанов, хотя местные добытчики и сетями ничего кроме плотвы да плоских, как фанера, ершат не ухватывали.

Сысоевские мужики часто приходили поглазеть, как он управляется с рыбинами: порой на крючок к нему лезли сазаны по пять-шесть кило каждый. Пробовали и они в это время устанавливать на удачу свои снасти неподалеку от него, но всегда оставались без добычи.
Мужики собирались подпоить Евгения Юрьевича и расколоть на рыбацкий секрет, но Катя доглядывала и ни разу не допустила их к нему с бутылкой. Крюк в сарае вырвать она вырвала, но забыть про него не забыла.

– Рыба хорошо идет, когда на Солнце мелкая рябь начинается, – Как-то признался ей Евгений Юрьевич.
– А разве такое бывает? – смутилась она.
Евгений Юрьевич рассмеялся:
– Для тебя, конечно, нет.
– А вы, значит, эту рябь видите? – напряглась Катя.
– Ощущаю, – строго сказал Евгений Юрьевич.

Вечерами Катя глядела телевизор, а он читал своего Ницше, вместо очков используя большую увеличительную лупу, словно рассматривал страницы через иллюминатор.
Катя однажды взяла эту книгу в руки и тотчас бросила. Книга называлась страшно – «Антихрист». Было раз, что она даже спрятала ее, и Евгений Юрьевич дня два мучался без чтения, а потом вдруг лег на пол лицом вниз и затих.
Катя бегом принесла книгу.

– Я хотела как лучше! Мне Василий Васильевич сказал, что
ваш Ницше сошел с ума из-за своих книг! – выпалила она и вдруг побледнела.
– А кто твой любимый писатель, Катюша? – тоже побледнел Евгений Юрьевич.
– Мопассан…
– Певец любви!
– Он про жизнь писал! – застенчиво поправила Катя.
– Кстати, этот твой «ги де» умер в клетке для душевно больных... – тихо сказал Евгений Юрьевич. – А шизофрения Батюшкова? Гоголя? Пикассо? …Увы, Катенька, нормальные люди чаще всего одномерные! Хотя подсознательно и пытаются прорваться к настоящей жизни через алкоголь, через наркотики!
– А я какая? – построжела Катя.
– Ты стопроцентно свихнутая. И, между прочим, наш Василий
Васильевич тоже!

Однажды ночью Катю разбудила Луна-даун: неестественно большая, она светила тупо и бездумно.
Евгений Юрьевич спал с каким-то странным выражением на лице, словно одна часть его была счастливая и спокойная, а другая нервная и несчастная.
Катя слышала от главврача, что таким как Евгений Юрьевич снятся цветные сны, и она чуть ли не с гордостью улыбнулась.

…Под утро ему был голос.
– Пришел твой час, – сухо сказал он Евгению Юрьевичу.
– Я думал, что все будет иначе.
– Семь ангелов, которым дано семь труб? Жена, облеченная в солнце? И Агнец на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи?
– Почему бы нет. Спасти человечество от апокалипсиса в одиночку не так-то легко.
– Не философствуй. Еще пара часов и боль на Земле превысит критическую точку. Что будет тогда, тебе известно.
– Объявится большой красный дракон с семью головами и десятью рогами.
– Время на исходе!
– Аллилуйя! Я полетел!.. – крикнул Евгений Юрьевич.

Катя переходила мост, когда он, угнувшись, напористо пробежал мимо.
Какая-то дикая сила мощно двигала его ноги. Он как топором простучал ими по бревнам настила.
Катя знала, что Василий Васильевич поручил ему сегодня чистить свиной закут, но по этому поводу совсем не надо было так спешить спозаранку. И еще одну странную подробность заметила Катя: Евгений Юрьевич бежал босиком и закрыв глаза. Руки при этом были у него, как у слепого, вытянуты вперед.
Проскочив вприпрыжку мосток, он резко свернул в сторону леса, уже мерцавшего первыми осенними сполохами. На некоторые клены и осины даже было больно смотреть, так резала глаза их пронзительная, жесткая яркость. Сойка будто погналась за Евгением Юрьевичем, вертко прыгая с дерева на дерево с истеричным грубым клекотом. Красно-желтые листья пыхали у него из-под ног ленивыми холодными искрами.
Катя было бросилась за ним, но в глубине леса между деревьев еще стоял, точно в ступоре, большой туман, и она скоро потеряла Евгения Юрьевича из виду.

На работе Катя рассказала обо всем Василию Васильевичу и пообещала сама почистить свиной закут. Он же накричал на нее и велел немедленно идти домой. Еще и приставил к Кате двух самых трезвых санитаров, но машину не дал: уже неделю не удавалось разжиться бензином.

Евгений Юрьевич сидел на подоконнике Катиного дома, свесив босые израненные ноги наружу, и что-то быстро, очень громко говорил на разные голоса, словно через него вопила дюжина иерихонских глоток.
Внизу в палисаднике, примяв куцые осенние астры, кособочился разбитый телевизор, валялись клочки Катиной козьей шубки и дверца холодильника. От порога остались одни щепы: на нем Евгений Юрьевич только что ударно работал топором.

Из аминазиновой палаты он вернулся тягостно опустошенный и неестественно вялый, будто из него вынули все кости.
Было распоряжение не выпускать Евгения Юрьевича из диспансера, пока не удастся купировать приступ, но он и сам никуда не рвется и сутками пригвождено лежит на кровати, на которую Катя положила в нарушение инcтрукции два матраца. Все дни и ночи выражение лица у него точно у космонавта, которого плющит тяжесть десятикратного ускорения, хотя, как догадывается Катя, его давит какая-то нравственная тягота. А эта ноша, известно, не легче.

Катя кормит Евгения Юрьевича домашней едой, из которой на первом месте у нее уже известные котлеты размером с батон, покупает ему у Василия Васильевича жирное козье молоко, а по вечерам читает Ницше.
«Слабые и неудачники должны погибнуть…– судорожно произносит Катя чуть ли не со слезами на глазах. – И им должно еще помочь в этом».

Катя ждет ребенка.
Недавно она нарисовала себе зеленкой крест на правой щеке. Василий Васильевич по этому поводу только покрутил пальцем у виска, но Катя надеется, что так она сможет скорей достучаться до Евгения Юрьевича. По крайней мере, он на этот ее крест покосился и даже сделал слабую попытку что-то сказать, но то ли забыл все слова, то ли забыл, как их произносят. Все равно Катя уверена, что в глубине Евгения Юрьевича живы его размышления и переживания, по-прежнему удивительные своей необычностью и тайным благородством.

«Крестоносцы» продолжают подрабатывать на сысоевских огородах, катают в буфете бочки с пивом, а недавно опять играли свадьбу на мосту. Правда, на этот раз была та и без невесты, и без жениха. Но громовень, как всегда, стояла на все село.

Ранее в рубриках
В ВоронежеЦентр культуры и искусства «Прогресс» предлагает премьерный спектакль Михаила Бычкова «Академия смеха»

«Академия смеха» – история о драматурге и цензоре. Первый пишет комедию, второй её правит.

В РоссииОбъявлена программа XIII Платоновского фестиваля

Театр из Казахстана покажет историю о великом казахском певце Ахане Серэ и трагической гибели его любимого скакуна.

В миреФильм предсказал гражданскую войну в США

Журнал Rolling Stone заявил, что «вы можете случайно принять» футуристический сюжет фильма за настоящее.

ОбществоПеред началом Великого поста в Прощёное воскресенье митрополит Сергий возглавил службу в Благовещенском соборе

После богослужения в кафедральном соборе Архипастырь обратился к пастве с проповедью.

ТеатрФёдор Добронравов отменил все спектакли до конца года после операции

В ближайшие месяцы артист будет проходить длительную реабилитацию.

Кино и телевидениеКассовые сборы в России за уик-энд 14-17 марта: и снова «Онегин»

По итогам своего второго уик-энда фильм даже превзошёл прогнозные ориентиры экспертов.

ПерсонаКонцессионер парка «Дельфин» рассказал, как добиться успеха

Акселератор начинающего предпринимательства и создатель технопарка «Мастерград» Эдуард Толоконников раскрыл секреты.

ЛитератураВышла книга «Как Гарри заколдовал мир. Скрытые смыслы произведений Дж. К. Роулинг»

Это настоящий путеводитель по духовным смыслам саги о Гарри Поттере.

МузыкаВ Воронеже отменили концерт Александра Малинина

Увы, такое случается уже не в первый раз. Воронежцы никак не могут попасть на концерт исполнителя.

Изобразительное искусствоДобрый мир Аллы Вербенко предстал на выставке в Воронежском институте искусств

Картины Аллы Вербенко доставляют эстетическое удовольствие и пронизаны заразительным оптимизмом.

Зал ожиданияМузей-заповедник «Костёнки» приглашает на праздничную программу «Выход из зимней спячки»

Будут организованы традиционные народные гуляния, игры, забавы, викторины.

ГлавноеСпектакль Воронежского театра оперы и балета покажут на портале «Культура.РФ»

Прямая трансляция будет реализована в рамках национального проекта «Культура».