Культура ВРН

Накануне бенефиса мы встретились и побеседовали с Константином Афониным в его родном театре.

– 55, две пятёрки… Символические цифры. Какие чувства возникают?

– Не могу сказать, что глубоко взволнован. Недавно перебирал диски, наткнулся на запись «50» с собственного юбилея. Как будто вчера это было. После пятидесяти уже нет большой разницы – 55, 60, 65… Конечно, не чувствую себя на этот возраст, физически не дряхлею. А учиться новому никогда не поздно. Я редко смотрю телевизор, но недавно увидел сюжет о женщине в Англии, которая в девяносто лет начала учить русский язык. Это потрясающе.

– А недавнее интервью Андрея Кончаловского, которому 80? Удивительно, но он признал провал «Щелкунчика» и то, что в профессии ему надо многому научиться. Кто из профессионалов такого уровня способен на подобное?

– Это интервью мне тоже понравилось. Надо прожить жизнь, чтобы говорить так мудро и честно. Возраст – это тоже хорошо. С ним приходит понимание.


– У Вас редкий имидж актёра с ярко выраженным мужским началом. Раньше такой типаж был востребован. А как сейчас?

– Признаться, я не имею чёткого ответа на этот вопрос. Согласен с коллегой из БДТ Валерием Ивченко, который говорит, что современная режиссура подобна флюсу. Режиссёры перетянули на себя всё. А театр – творчество коллективное. И главное средство воздействия на зрителя – актёр. Зрители приходят в театр в основном на актёров. А режиссёры сейчас увлеклись антуражем. Повсюду экраны, машинерия... Всё это, конечно, имеет право на существование. Но когда актёры становятся не главными, это неправильно. Такие режиссёры, как Товстоногов, воспитывали актёров. А сейчас больше используют типажи, как в кино. Многие режиссёры не занимаются актёрами, а занимаются тем, кто больше навертит и круче поставит. Поэтому я не могу однозначно ответить на Ваш вопрос. Но я убеждён, что главное не миллионные вливания, не суперэкраны, а что-то другое. Взаимоотношения на сцене, актёрское мастерство, факт искусства… Я думаю, что мы всё равно к этому вернёмся. Не должен быть в загоне реалистический, психологический театр. Когда он главенствовал, всем давали право на эксперимент. А теперь соотношение обратное. Реалистический театр оказался в загоне. Но я уверен, что когда-нибудь кто-то крикнет, что король голый.

Разумеется, я не за приклеенные бороды, не за архаику. Как-то у Анатолия Эфроса спросили: «Что такое традиция в театре?». Он ответил: «Традиция в театре – это самое простое, это хороший спектакль».

– Часто вспоминаете Анатолия Иванова? Сверяете с ним свои внутренние часы?

– У меня были непростые отношения с Анатолием Васильевичем. И это нормально. Это была жизнь. Но со временем я всё больше понимаю, что это был мой театр. И главная претензия к режиссёру – почему меня нет в этом спектакле. Ведь если на место такого-то поставить меня, то спектакль был бы ещё лучше. Хотелось работы, участия в этом процессе. Сейчас же, скажу честно, не обижая никого из постановщиков и коллег, я не хочу оказаться ни на чьём месте. Я не хочу сыграть за кого-то вот эту самую роль. Это не кокетство и не лукавство.

Было немного ревностное отношение со стороны Анатолия Васильевича, когда приезжали на постановки Владимир Салюк, Ваге Шахвердян, Евгений Марчелли. Но они приезжали и ставили замечательные спектакли. А сегодня, несмотря на нормальное финансирование театра, у нас никто со стороны спектаклей не ставит. Наши режиссёры ездят и ставят в других городах, а к нам не приезжает никто.


– Бенефис – важная веха в творческой биографии. Вас не смущает, что придётся участвовать в, мягко говоря, несовершенном спектакле? Ведь та, ивановская «Женитьба» была настоящим театральным шедевром…

– Надо было отказаться от бенефиса?

– Нет, конечно.

– Ну, режиссёр так видит. А зритель слышит, когда профессиональный артист чётко подаёт классические реплики, и на это реагирует. Это театральная арифметика. А хочется математики, когда есть несколько уровней и пластов.

– Тридцать лет на сцене. Любимые роли были, есть?

– Я не любитель перелистывать воспоминания и коллекционировать роли. Если меня начинают выспрашивать, могу назвать работу в спектакле «Любовь по переписке». Или роль Осипа в постановке «Прости меня, мой ангел белоснежный». Я выходил на сцену и смотрел, как работают Кравцова, Соколов, Крачковский, Смирнов… И это ощущение, что ты причастен к событию такого масштаба, что ты участвуешь в таком спектакле, не забудется никогда. А роль у меня была второго плана. Но не могу же я сказать, что больше всего люблю работы, где у меня было больше всего текста! Помнится, в первую очередь, работа. Когда ты вспоминаешь о тяжёлой, но благодарной работе, ты понимаешь, что это и было главным.


– У вас, похоже, складывается семейная актёрская династия. Ваша жена Магдалена Магдалинина – из семьи актёров. А Вы?

– Я – нет. Мой папа юрист, мама была простым инженером.

– А у Вашего сына Афанасия, похоже, и выбора нет.

– Да, тут уже диктуют гены. Он весьма артистичен, даже дома. С удовольствием занимается музыкой. Иной раз даже приходится его останавливать: «Не рано ли ты, сынок, сел за фортепиано, соседей не разбудишь?». Уже выходит на сцену. Не хотелось бы предрекать Афанасию актёрскую судьбу. Но я не имею права ему запрещать. Пусть решает сам.

– У вас в семье нет профессиональной ревности? У Магды очень удачные работы – в спектаклях «Театр» и особенно «Вишнёвый сад». Зависти не возникает?

– Абсолютно нет. Наоборот, есть радость. Я бы слукавил, если бы сказал, что мы на эти темы дома не разговариваем. Но тема конкуренции при этом не звучит.

– Есть ли что-то несыгранное, что хотелось бы воплотить?

– Актёрская профессия очень зависимая. Поэтому, кстати, я не желаю такой судьбы сыну. Я не мечтаю о какой-то конкретной, главной роли. Хочется настоящей работы. И чтобы был ансамбль, чтобы воздействие на зрителя шло через актёра. Вот это был бы подарок судьбы.