Культура ВРН

5 августа исполняется 70 лет Евгению Трембовельскому - заслуженному деятелю искусств Российской Федерации, доктору искусствоведения, профессору, заведующему кафедрой теории музыки Воронежской академии искусств, секретарю Союза композиторов России, председателю его Воронежского отделения. С Евгением Борисовичем беседует профессор Лев Кройчик.

- Евгений Борисович, по моему мнению, у нашего города три опознавательных знака: знаменитый шпиль здания Ю.-В.ж.д., памятник Кольцову в одноименном сквере и велосипед профессора Трембовельского, на котором, презрев условности, разъезжает по улицам заслуженный деятель искусств Российской Федерации.
Откуда у вас такая любовь к велосипеду?

- Езжу всю жизнь. Это связано с особенностями моего организма, который любит физические нагрузки. Видимо, это и привело меня в молодости в альпинизм.

- Ах вы еще и альпинист? До каких званий дослужились?

- Кандидат в мастера спорта по альпинизму. И несколько разрядов по легкой атлетике.

- По вас в молодости институт физкультуры не плакал?

- Плакал. Уговаривали бросить консерваторию и заняться более серьезным делом.

- А что ответили вы?

- (Смеется.) Сел на велосипед и уехал... Понимаете, мне не интересно ходить медленно. С велосипедом у меня связано много историй - и приятных, и не очень. Однажды напоролся в темноте на трубу и, перелетев через руль, сломал себе зуб.
В другой раз тренировал собаку (у меня тогда была афганская борзая - кобель по кличке Чайнар). Ехал на велосипеде, а Чайнар бежал справа. В этот момент слева от меня мелькнула точно такая же собака, оказавшаяся сучкой. И мой Чайнар рванулся за дамой. Естественно, я оказался на земле.

Прихожу домой в растрепанных чувствах.

Жена спрашивает:

- Что случилось?

Отвечаю:

- Пострадал из-за женщины.

- Вас эти происшествия не смущают? Профессор, летящий в грязь...

- Город в этот момент видит всего лишь человека, падающего с велосипеда.

Но однажды у меня действительно был случай, когда я привел в изумление своих коллег. Звонят из Ельца, приглашают к ним приехать в качестве председателя предметной комиссии в их колледж. Я даю согласие. Они интересуются, когда меня встречать. Я объясняю, что встречать меня не надо. Назовите адрес гостиницы. А теперь представьте себе лица встречающих, увидевших председателя предметной комиссии, подъезжающего к гостинице на велосипеде.

- До Ельца, между прочим, километров сто тридцать? Или больше?

- Когда в Ельце хоронили Тихона Хренникова, я тоже туда отправился на велосипеде.

- Вы рисковый человек, Евгений Борисович... Крутые подъемы, спуски, оживленная трасса, сумасшедшие автомобилисты...

- Альпинизм приучил у риску. Хотя по натуре я очень осмотрительный человек. Не поеду даже на зеленый свет, пока не удостоверюсь, что мне ничто не угрожает.

- В книге, посвященной вашему юбилею, я обратил внимание на фотографию: один ваш внук сидит на раме велосипеда, а второй - на багажнике. Это же очень опасно.

- А летать не опасно? А ходить по улицам? А просто жить?

Реальную опасность я испытал однажды во время восхождения. Шел в связке с молодой альпинисткой, она небрежно вбила крючок, и я полетел в пятисотметровую пропасть. Спас меня ремень рюкзака, зацепившийся за выступ скалы.

- Именно после того эпизода вы расстались с альпинизмом?

- Нет. Для расставания были другие причины. Это произошло позже, когда я уже серьезно занимался наукой и подготовкой первой диссертации. К тому времени в моем активе были маршруты 4а и 4б категорий сложности.

- А высшие какие?

- 5б... Но предстояло сделать выбор. Альпинизм требует ежегодных сборов на три месяца, чтобы постоянно быть в форме. Нельзя рисковать жизнью - ни своей, ни чужой. Найти эти три месяца в своем расписании я не смог.

- И вы решили вернуться с небес на землю?

- Надо было определяться. И я предпочел науку.

- Две диссертации, пять монографий, двести статей, заведование кафедрой, работа в Союзе композиторов, организация многочисленных конференций, фестивалей, доклады, поездки, выступления...
Вы этого хотели? Или - уточню - именно к такой жизни вы стремились?

- Звучит банально, но я люблю жить. Примером для меня служит Елена Николаевна Гоголева. Она умерла в девяносто три года, и за три недели до кончины выступала на сцене.

Вот это настоящая сила духа.

- Вы религиозный человек?

- Крещен в зрелом возрасте. Считаю себя верующим христианином. Особенно близки мне экуменистические воззрения.

- Вы верите, что возможно объединение всех христианских церквей? Посмотрите, что происходит в Украине.

- Причиной конфликта там, я думаю, являются политические, а не религиозные мотивы. Вообще, в этой тонкой и деликатной сфере уместна толерантность. Думаю, что и безбожников не обязательно ожидает пропасть, тем более что в их среде были Гете, Фрейд, Платонов.

Мне кажутся интересными рассуждения Андрея Петровича Капицы, считающего науку и религию различными частями человеческой культуры. Он говорил о себе: "Я русский православный атеист. Принимая русскую православную культуру, в гипотезе Бога не нуждаюсь".

- Что бы с нами ни происходило, ответственность за принимаемые решения несет каждый из нас. Вы родились в Алма-Ате, там окончили в шестьдесят втором консерваторию. Пятнадцать лет отдали Казахстану, а потом - в семьдесят седьмом - рискнули круто изменить жизнь: переехали в Россию.Что вас подвигло на этот переезд?

- А то вы не знаете?

- Догадываюсь... Когда Горислава Валентиновича Колосова, первого факультетского профессора-журналиста спрашивали, что его побудило перебраться из Алма-Аты в Воронеж, он отвечал: "Климат плохой".

- Так могли бы ответить многие, кто покидал Казахстан в те годы. Формально все было благополучно. И в Караганде, и в Алма-Ате, куда я вернулся после Караганды: преподаю в консерватории, защищаю кандидатскую диссертацию, становлюсь заведующим кафедрой, но чувствую: я - изгой.

Придирки, проверки, доносы, жалобы.

- В естественном стремлении к национальному самоопределению почти всегда возникает некий националистический оттенок. Вместо того чтобы говорить "Мы - такие же, как вы", говорят "Мы - лучше вас". Гнусная, надо признаться, формула человеческого общежития.

- Согласен с вами. Потому мы и уехали...

- А вы коренной алмаатинец?

- Я родился в Алма-Ате, но родители жили под Ленинградом - в Ораниенбауме, небольшом городке, который одно время назывался Ломоносов. Перед финской кампанией им, как и многим жителям предместий северной столицы, предложили эвакуироваться: видимо, военные боялись, что пригороды Ленинграда станут зоной боевых действий в предстоящих боях с финской армией.

Родители уехали в Алма-Ату, где отец - Борис Николаевич Трембовельский, выпускник Ленинградской консерватории, легко нашел работу: играл в симфоническом оркестре, в оркестре при драматическом театре. Мама - Мария Николаевна Трембовельская - после моего появления на свет стала домохозяйкой. В войну, конечно, работала надомницей. К сожалению, папа умер рано - в пятидесятом. От лейкемии.

Нам нравился город - зелень, сады, горы.

- У Некрасова сказано: "Нет безобразия в природе". В жизни, видимо, все сложнее?

- Природа мудрее нас... Я защищал свою дипломную работу, посвященную проблемам симфонизма, с семи вечера до часу ночи. А с часу до трех...

- ...ночи?

- ...ночи, ночи... длилось ее обсуждение. Председатель комиссии профессор Эпштейн был не согласен с моей трактовкой симфонизма. Один из членов государственной комиссии Евгений Григорьевич Брусиловский, известный композитор, мне потом рассказал, что семь членов комиссии оценили мою работу на "отлично", двое -- поставили "неудовлетворительно". Но у председателя было два голоса. А он тоже не принял моей концепции.

В общем, сложили баллы -- и получилось, что больше, чем "удовлетворительно", моя работа не заслуживает.

Потом - уже утром следующего дня - мы часа два гуляли с Евгением Григорьевичем вокруг консерватории по улицам с характерными названиями - Коммунистический проспект, имени Калинина, Памфилова и Кирова.

Евгений Григорьевич меня утешал:

- Женя, жизнь поставит свою оценку.

И вот что любопытно: мне, троечнику, предложили аспирантуру и работу в консерватории.

- А вы, обидевшись, гордо от этого отказались?

- Конечно обиделся. И уехал в Караганду - преподавать в местном музыкальном училище. И, знаете, не пожалел.

Меня тогда крепко поддержали два человека - мой отчим Иннокентий Дмитриевич Клепиков и отец жены Владимир Иванович Черемных. Люди военные, они умели подставлять плечо.

Два года Караганды - хорошая школа жизни. Караганда - очень своеобразный город. Я приехал и увидел там два типа людей: одни - с темными от въевшейся угольной пыли лицами, из-под кепок чубы торчат... - это шахтеры; вторые - рафинированные интеллигенты в шестирублевых китайских рубашках с идеально отглаженными воротничками. Вчерашние каторжане, а ныне ссыльные.

И вот эти интеллигенты посвятили меня в члены своего ордена Несдающихся.

Несломленных людей.

Мне, двадцатитрехлетнему молодому человеку, тогда это было особенно важно.

Книги в библиотеке мне выдавал доктор наук, занимавшийся в прежней жизни востоковедением. Я ходил на лекции профессора Свядоща, который позднее открыл в Петербурге первый в нашей стране институт сексопатологии. Я подружился с Эдуардом Мелбардисом, талантливым инженером, разработавшим оригинальный прибор медицинской диагностики. От изобретателя отмахивались - ссыльному не полагалось что-то такое придумывать.

Спустя много лет Мелбардис сообщил мне: аналогичный прибор запатентовали американцы. Словом, я встретился в Караганде с такой силой духа, что их жажду творчества ничто не могло остановить.

- И вы, оказавшись среди таких людей, окунулись в творчество, презрев козни своих врагов?

- (Смеется.) Когда меня спрашивают о врагах, я отвечаю, что у меня два врага - телефон и телевизор. Оставаясь дома в одиночестве, я отключаю их. В другое время приходится терпеть и тихо ненавидеть достижения современной науки и техники.

Ну а если говорить серьезно, то главный оппонент каждого из нас - мы сами.

Недавно по совету профессора Аллы Борисовны Ботниковой прочитал пронзительную по чистоте и глубине работу преподобной мученицы Марии (Елизаветы Юрьевны Скобцовой) "Типы религиозной жизни". Нетривиальные идеи автора книги о бесчисленных подменах христианства сходятся в тезисе: "Отвержение себя - это главное, без чего нельзя идти за Ним, без чего нету христианства".

- Самоотвержением заниматься очень трудно.

- Другого не дано. К творчеству - в науке и в искусстве - можно относиться по-разному: по-разному его любить, по-разному ему отдаваться. Либо осознавая в своем служении ответственность за полученный свыше дар, либо испытывая горделивое чувство интеллектуального превосходства и радуясь возможности покрасоваться изысками своего творчества.

- Для вас ученые и художники - элита общества?

- Ни в коем случае! Элитарность определяется не профессией, а отношением к делу.

Или - лучше сказать - его трактовкой и целью.

Помните притчу о трех строителях? Их спросили:

- Чем вы тут занимаетесь?

Первый ответил:

- Камни таскаю.

Второй:

- Зарабатываю на жизнь.

Третий:

- Строю Шартрский собор.

Очень важна точка зрения на то, чем ты занимаешься.

Впрочем, творец, как правило, человек самодостаточный. Он прекрасно понимает: значимость созданного им определяет время.

- Получается, что мы с вами, Евгений Борисович, что-то объясняющие, истолковывающие, интерпретирующие, не очень-то нужны обществу?

- А вы помните, Лев Ефремович, ироническое замечание Бориса Пастернака об ученых мужах:

Не знал бы никто, может статься,

В почете ли Пушкин иль нет,

Без докторских их диссертаций,

На все проливающих свет.

- Тем не менее вы в девяносто четвертом защитили докторскую диссертацию "Особенности ладо-гармонического мышления Мусоргского". Зачем?

- Захотелось высказаться.

И - врать не буду - хотелось доказать, что чего-то стою. В Казахстане я много времени уделял изучению взаимосвязи национального фольклора и профессиональной музыки. Это было интересно, но...

- Но?..

- ...но узконаправленно, что ли... А тут - Мусоргский. Самый загадочный русский композитор. Новатор. Не прочитанный до конца по сию пору. И в течение долгих лет остававшийся недопонятым.

- Что значит "не прочитанный"? Его музыка звучит в концертах, его оперы не сходят со сцены...

- А вы знаете, Лев Ефремович, что Римский-Корсаков два года после смерти Модеста Петровича исправлял ошибки композитора?

- У Мусоргского были ошибки?

- В том-то и дело, что не было! Дело в том, что Римский-Корсаков считал законы классической гармонии "божественными" и все, что в них не вписывалось, полагал нарушением норм. А произведения Мусоргского были настолько самобытны, что не укладывались в существующий канон и посему почитались за безграмотные. Поэтому их постоянно редактировали.

- Художник мыслит образами, которые не каждому доступны. Становись на цыпочки, дотягивайся, старайся понять...

- Истинный художник не может не быть мыслителем. Стиль Мусоргского-музыканта многим казался корявым. Анна Андреевна Ахматова заметила однажды, что мы в поэзии пользуемся теми же словами, которыми ведем разговор за чаем с друзьями. Вот и Мусоргский так же ведет свой диалог с аудиторией.

И не он один. Дебюсси, Равель, Барток, Стравинский, Шостакович, Шнитке, Слонимский считали Мусоргского своим духовным отцом и творцом технологических открытий в музыке. Подчеркиваю - именно технологических открытий, что чрезвычайно важно для понимания роли Мусоргского в мировой музыкальной культуре.

Ругали Мусоргского, исправляли, редактировали, а когда посмотрели - убедились: в его музыкальных идеях все соли земли.

- И вы стали первым, кто об этом сказал?

- Разумеется, нет! Это труд поколений, создавших корневую основу для будущих исследований. Работая над диссертацией, я воспользовался советами ряда знатоков творчества Мусоргского - моего консерваторского учителя профессора Иосифа Игнатьевича Дубовского, выдающегося петербургского музыканта и ученого Анатолия Николаевича Дмитриева, московского профессора Юрия Николаевича Холопова.

Говорят, котелок на трех камнях не опрокидывается. Эти три имени и стали для меня надежной опорой, которая позволила мне в своем "котелке" (смеется) приготовить блюдо, оказавшееся востребованным.

Скоро в Москве выйдет второе издание моей книги "Стиль Мусоргского: лад, гармония, склад".

- Поздравляю!

- Спасибо! Хочу добавить, что влияние Мусоргского испытывают на себе и некоторые воронежские композиторы. Послушайте "Картины по сказкам Андерсена" Сергея Волкова или буффонаду Виктора Горянина "Муха" (словно рожденную от "Блохи"), и вы сами в этом убедитесь.

- Раз уж речь зашла о Воронеже... Вы переехали сюда в семьдесят седьмом, состоявшимся человеком. И все сначала - не трудно было?

- Воронеж меня принял -- это главное. Воронежский период для меня оказался очень плодотворным. Главным своим достижением считаю открытие музыковедческого факультета в академии искусств.

- А кому нужны музыковеды?

- (Хохочет.) Вас, Лев Ефремович, с такой точкой зрения надо немедленно принять в Союз композиторов: труды наши там не в почете - не только у исполнителей, но и у композиторов тоже. Они наших работ не читают, полагая, что все важные теоретические представления получили в годы учебы.

А в результате - некоторые из них топчутся на месте, хотя и создают опус за опусом.

К счастью, в мире всегда были и есть композиторы, которые не только интересуются теоретическими концепциями, но и сами их создают.

Блестящими теоретиками были, например, Чайковский, Римский-Корсаков, Мессиан, Хиндемит, Денисов, Шнитке...

- А как выглядит наш город на музыкальной карте страны?

- Пристойно выглядит... Воронеж - реальная музыкальная столица Черноземья, да и центра России, пожалуй. У нас работают отделение Союза композиторов, академия искусств, филармонический симфонический оркестр, Театр оперы и балета, Воронежский академический народный хор. Город в этом смысле -- признанный лидер региона.

Пока.

- "Пока"? Почему такая осторожность?

- Потому что активно подпирают соседи, создавшие у себя, в частности, симфонические оркестры. Существенно, что молодые симфонические оркестры более внимательны к современной музыке, чем мы.

- А мне, профану, казалось, чего в нашем городе только нет!

- В Воронеже нет академического хора, оркестра народных инструментов, струнного квартета, нет акустически приличного концертного зала, в котором мог быть установлен орган.

Представляете, вырастают в Воронеже люди, которые за свою жизнь ни разу не слышали Баха, Мессиана, Губайдуллину.

Да и внимания к творчеству воронежских композиторов могло бы быть побольше.

- Внимание надо заслужить.

- А вот на Западе, между прочим, есть формальная квота на исполнение современной музыки. В репертуаре симфонический оркестр должен иметь 20 процентов произведений современных композиторов. А у нас?

- Нет пророков в своем отечестве?

- Выходит, что так. Хотя и исполнять, и слушать есть что.

- А семья пошла по вашим стопам?

- Частично. Жена, Надежда Владимировна, заведует струнным отделением в музыкальном колледже № 11, преподает в музыкальном училище, имеет звание "Заслуженный работник культуры". Старшая дочь, Юля, окончила нашу академию, вышла замуж, сейчас живет в Париже, преподает и дает уроки музыки.

Младшая дочь Катя, имеющая по отзывам специалистов уникальные музыкальные способности, по стопам родителей не пошла. После окончания Института высоких технологий живет в Воронеже.

К моей радости, племя Трембовельских размножается - у меня шесть внуков и два зятя, носящих мою фамилию.

- Огласите, пожалуйста, списочный состав племени.

- Зятья - Владислав и Денис, внучка и внуки - Дарья, Дионис, Даниил, Марк, Филипп и Ян.

- По Алма-Ате скучаете?

- Иной раз на вокзале оговариваюсь: "Где здесь поезд на Алма-Ату?". Но о переезде не жалею. Тем более что в Воронеже помимо меня оказалась вся наша семья - и мама с отчимом, и старший брат Ростислав.

Когда я появился в Воронеже, мой коллега по академии (тогда еще институту) профессор Зиновий Яковлевич Анчиполовский, возглавлявший секцию театральных критиков при СТД, сказал:

- Ну вот, теперь у нас появился свой человек, профессионально пишущий о музыке.

Запомнилось это - "свой".

С Алма-Атой сохраняю дружеские отношения. Она, надо сказать, меня не забывает - приглашает на конференцию, фестивали, юбилеи. Выпустила вторым изданием мою книгу о Мусоргском. Но дом мой в Воронеже.

Воронеж меня принял, и я в меру своих способностей стараюсь для него что-то сделать.

- Извините, Евгений Борисович, за вопрос, который может показаться вам неделикатным: вы никогда не хотели стать композитором?

- Чего извиняться - вопрос по адресу.

Отвечаю: от того, что не стал композитором, не страдаю. Но об этом, учась в консерватории, думал. И даже сочинил 24 фуги-прелюдии, сонаты, романсы и ряд прелюдий. Для музыковедов, кстати, сочинительство входит в число обязательных упражнений.

Евгений Григорьевич Брусиловский, послушав мои фуги, сказал:

- У вас это получается. Подумайте о переходе на композиторское отделение. Но при одном условии: если почувствуете, что не можете не писать.

И я задумался: а могу ли я не писать?

Понял, что вполне могу обойтись без сочинения музыки. И остался на историко-театроведческом факультете.

Но о том, что не стал композитором, не жалею.

- А престиж? Хорошего музыковеда знают единицы, включая членов семьи, а хорошего композитора слушает весь мир.

- А кто знает плохого композитора? Я манией величия не болен. Мне не нужен весь мир - мне нужны мои родные и близкие друзья.

Поэтому я удираю со своего юбилея.

- Куда?

- В Париж.


Объявение

Каждый из своего детства помнит отличное средство передвижения – велосипед. Когда Вы уже стали родителями, также желаете доставить ребенку массу ярких и положительных эмоций. Вашему вниманию предлагается купить детский велосипед в алматы. Более детально ознакомиться с разнообразием ассортимента можно на сайте limpopo.kz.