Культура ВРН

В конце минувшей недели в Воронеже побывал известный писатель, профессор Московского госуниверситета, лауреат престижных российских и международных литературных премий Алексей Варламов.

- Алексей Николаевич, основная цель вашего нынешнего визита в Воронеж – презентация книги «Андрей Платонов», вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей». Когда вы впервые открыли для себя этого писателя?

- Любовь к его творчеству идет с юношеских лет. Но тогда книги Платонова было трудно купить. В нашей домашней библиотеке их не было. На первом курсе университета я попал в фольклорную экспедицию. А в сельских магазинах в те годы можно было приобрести то, чего невозможно достать в городе. В Москве, по крайней мере, произведения Платонова мне не попадались. А тут в сельском магазине увидел его небольшую книжечку рассказов «У человеческого сердца». Я ее купил, стал читать. Помню, что совершенно был выбит из колеи. Буквально задохнулся от того, что прочитал и открыл я, тогда еще совсем молодой, неискушенный человек, для себя. Это было невероятное чувство. Меня как в воронку втянуло в творчество Платонова. Особенно поразил рассказ «Река Потудань». Меня заворожили темы любви, отношения между мужчиной и женщиной, попавшая в резонанс с моим состоянием интонация повествования. Я всегда в прозе ценю писательскую интонацию. Когда прочитал первую платоновскую строчку, понял, что попал в плен этого писателя сразу и на всю жизнь.

- И вы тут же стали интересоваться личностью нашего земляка?

- В советские времена интересоваться личностью Платонова было сложно. Но я старался это делать. Тогда вышла книжка Владимира Васильева о писателе. Я с жадностью ее прочитал. Но она, по обстоятельствам того времени, была весьма скудная. Основные факты жизни и судьбы Андрея Платоновича стали открываться в последние 15-20 лет.

- Насколько я понимаю, открытие личности Платонова во многом связано для вас с исследованиями в этом вопросе воронежского литературоведа Олега Ласунского?

- Безусловно! Для меня его книга «Житель родного города» была настольной, хрестоматийной. Я считаю, что это прекрасный, высоко профессиональный, с любовью написанный труд о Платонове. Часто повторяю – насколько Андрею Платоновичу фатально не везло при жизни на литературное окружение, на критиков, настолько судьба была милостива к нему в конце ХХ века и в веке нынешнем. С пристрастием стали изучать его и в Воронеже, и в Москве, и за границей. Но Платонов, к сожалению, остается все-таки писателем для филологов, интеллектуалов. А он-то совершенно не этого хотел. Писал для широкого круга, к нему обращался. Нужна какая-то книга, некий мостик, чтобы перебросить творчество Платонова от высокой науки, от архивных дел, краеведения и филологии к широкому читателю. Подсознательно я ставил перед собой такую задачу. Пытался объяснить, как сам понимаю Платонова, как я вижу этого человека, его жизненный путь, основные произведения. Моя книга в большей степени рассчитана на широкую аудиторию. Впрочем, как и все издания серии «ЖЗЛ».

- В 2011 году ведь исполнилось 60 лет со дня смерти Андрея Платонова.

- Да, это было в январе. К сожалению, памятная дата прошла совершенно не замеченной. Она выпала на 5 января, когда вся страна отмечала новогодние праздники. Выход моей книги не был приурочен к конкретной дате. Она должна была увидеть свет еще в конце прошлого года. Но возникли чисто издательские проблемы.

- Кроме биографии Платонова в этой серии вы рассказывали о Пришвине, Булгакове, Грине, Алексее Толстом. Какими источниками вы пользуетесь при работе над биографиями: архивы, встречи с родственниками?

- Это всегда очень индивидуально и зависит от личности конкретного писателя. Что касается родственников, то тут я сразу хотел бы оговорить один момент: книги серии «ЖЗЛ», как и любая другая добросовестно написанная биография, не всегда могут понравиться родным героя повествования. В жизни любого писателя есть такие стороны, о которых близкие ему люди предпочли бы умолчать. А с другой стороны не хочется обманывать своих читателей, да и понять личность и творчество того или иного писателя без таких, порой, негативных моментов, невозможно. Поэтому для себя определил внутреннее правило: я не пишу о людях, недавно ушедших из жизни. Для меня должна пройти со дня смерти писателя некая временная дистанция, чтобы моя работа не касалась самых близких моему герою людей. Да и жизнь, и творчество любого литератора лучше видится на расстоянии. Что касается родственников Платонова, то в свое время я встречался с его дочерью Марией Андреевной. Но тогда еще не думал писать книгу об ее отце. Просто заворожено смотрел на нее и слушал. Долгих бесед с ней, впрочем, как и с внуком писателя не получилось.

Когда писал об Алексее Толстом, тоже не стал обсуждать его личность с внучкой, писательницей Татьяной Никитичной. Об Алексее Николаевиче существует богатая и разнообразная литература, так что не было для меня необходимости работать в архивах. Другое дело, когда писал биографии Пришвина, Грина. Там было все гораздо труднее, поскольку они оставили менее заметный след в истории литературы. Поэтому я много времени проводил в РГАЛИ, изучал все доступные документы.

- Но ведь и платоновские архивы хранятся в том же РГАЛИ, в столичном Институте мировой литературы. К ним вы обращались?

- Нет. Я был ограничен в печатном объеме. Были специальные работы по платоновской биографии, связанные с архивами, в различных научных изданиях в Москве, Санкт-Петербурге, Воронеже. Когда я все их изучил, то поймал себя на мысли, что мне, как автору, этого вполне достаточно. Я ставил целью написать портрет Платонова, а не полную, научную летопись его жизни. Моя задача – запеленговать это явление, показать значимость писателя в литературе ХХ века. Первоначально книга получилась 45 листов. Этот объем мне показался великоват. Чисто композиционно я понял, что нужно чуть больше 30 листов. В итоге, так и получилось. В тоже время в своем повествовании не хотел выносить за скобки произведения Платонова. Хотелось создать своеобразный путеводитель по его основным сочинениям, выяснить авторскую композицию в «Чевенгуре», «Котловане», «Сокровенном человеке», «Епифанских шлюзах». Эта позиция была одной из главных в моей работе. Потом получилось так, что напечатали архив Платонова, где была опубликована его переписка с женой, стали доступными документы, относящиеся к следственному делу сына писателя Платона. В определенный момент я понял, что моя задача просто не захлебнуться в этом потоке, осмыслить все, что есть и не выйти за установленные рамки. Может, это и неправильно. Не хочу сказать, что такой подход является абсолютным. Ни одну книгу из этой серии я не писал так долго, как биографию Платонова. Во многом, это было следствием того, что я просто сидел и перечитывал его произведения. Того же «Чевенгура» перечитал не меньше десяти раз. И постоянно для меня открывалось что-то новое в платоновской прозе. Когда подобное происходит, то это несколько затмевает какие-то другие вещи. В том числе, и чисто биографического характера.

- Как вдруг среди писательских имен в серии «ЖЗЛ» у вас вдруг появилась книга о Григории Распутине?

- Это интересная история. Когда я писал книгу об Алексее Толстом, то обнаружил, что в его творчестве распутинская тема сыграла важную роль. Алексей Николаевич действительно был русским патриотом без всяких кавычек и условностей. При этом ненавидел монархию, презирал последнего царя, которого считал слабым человеком. Во многом это происходило от того, что рядом с Николаем II были такие фигуры, как Григорий Распутин и Анна Вырубова. Меня драматургически заинтересовал толстовский двоящийся взгляд. С одной стороны неприятие монархии и царя, с другой – сильная любовь к русской земле и России. Я понял, что Распутин и в этой позиции Толстого занимает какое-то важное звено. О фигуру Григория Ефимовича многие спотыкаются. В те времена он казался многим патриотически и монархически настроенным людям врагом России. Считалось, что его используют всякие темные, масонские или какие-то прочие силы. Сегодня эта пирамида перевернулась. Сейчас наоборот, те люди, которые везде видят масонский заговор, кто не просто почтительно относится к государю, а возводит его в некий абсолют – они всячески поднимают Распутина на щит. Вокруг него все время вихрятся непонятные поля с разными окрасками. Меня захватил исключительно исследовательский интерес. Захотелось понять, что же это была за личность.

Возвращаясь к Толстому, стоит отметить, что он вместе с Щеголевым сочинил подложные дневники фрейлины Вырубовой, которые имели значительный резонанс и в России, и на западе. Это была книга, ничего общего не имевшая с действительностью, но довольно яркая в литературном отношении. Причем, в нашей стране ее публикация была приостановлена по требованию или решению (не знаю, как вернее сказать) Политбюро. Логика у них была такая, что советская власть настолько сильна, что не нуждается в фальсификациях. У Толстого была пьеса «Заговор императрицы», тоже посвященная Распутину. Позже, опять же вместе с Щеголевым, Алексей Николаевич хотел сочинить подобные дневники Распутина. Я все больше заинтересовывался личностью этого мужика, фигуру которого мы привыкли воспринимать облегченно, как скандальную, будто сошедшую со страниц «желтой» прессы. А ведь на самом деле, Распутиным интересовались Блок, Розанов, Клюев (который, по сути, выстраивал свою поэтическую стратегию по распутинской линии – мужик, прорвавшийся в город и начинающий учить интеллигенцию народной мудрости), Бердяев. О нем собирались писать Михаил Булгаков и Анна Ахматова. Получается, что Распутин был личностью, которая интересовала самых разных литераторов, как глубинное, исконно русское явление, очень многое объясняющее и в нашем национальном характере, и в нашей истории, и в том пути, по какому идет несколько столетий Россия. И мне захотелось подойти к личности Распутина, как к некой, если хотите, культурной проблеме. В своей работе я во многом полемизирую с книгой Эдварда Радзинского. Его попытка демонизировать Распутина кажется мне такой же нелепой, как желание некоторых его канонизировать.

- Для вас остаются белые пятна в биографиях и творчестве людей, о которых вы пишите?

- Конечно же! Опять-таки, если возвращаться к Андрею Платонову, то в его биографии есть вопросы, на какие я не могу дать однозначные ответы. Например, неясны причины ареста его сына. Существует устойчивое суждение, что это была своеобразная месть писателю то ли со стороны Сталина, то ли его окружения. Наверное, в семье Платонова существовало подобное же убеждение на сей счет. Но те документы, которыми мы располагаем на сегодняшний день и какие были опубликованы сначала Виталием Шенталинским, а затем вышли в платоновском архиве, показывают, что эта версия не складывается. Нет ничего такого, что доказывало бы прямое участие Сталина в этом деле. Загадочной для меня остается и воронежская история с делом мелиораторов. Фактически все тогдашние подчиненные Платонова были репрессированы. И его фамилия фигурировала в следственном деле. Тем не менее, Андрея Платоновича никто не тронул. Суд над мелиораторами состоялся летом 1931 года, когда Платонова гнобили в Москве за «бедняцкую хронику» «Впрок». В то время шел вал публикаций против писателя. В Воронеже его фамилия звучит в числе злодеев и вредителей, а сам он остается на свободе. Это поразительная вещь, которую я могу объяснить только мистически – Бог спас. Булгаков говорил о себе: «Я писатель мистический». Я же считаю, что по отношению к Платонову это выражение применимо с гораздо большей степенью уверенности. Критическая волна шла на него практически постоянно, начиная с 1929 года. Но всегда будто какая-то сила берегла его. Иногда мне кажется, эта сила имела и определенные земные рычажки. Такое впечатление, что был какой-то тайный покровитель, который вытаскивал Платонова из самых, казалось бы, гиблых ситуаций. Но кто им был, сложно сказать. Это всего лишь мои предположения. Хотя темы «Платонов и Сталин», «Платонов и НКВД» - они практически покрыты мраком. Я понимаю, что в этой своей работе только затронул платоновскую тему. Из всех своих книг считаю ее самой незавершенной. И свою задачу вижу в популяризации этого писателя, человека, его произведений, в которых заложено несметное количество потайных пластов.

- Алексей Николаевич, сколько вы все-таки работали над книгой о Платонове?

  - Начну с того, что Платоновым в научном отношении я начал заниматься еще в своей кандидатской диссертации, которая называлась «Апокалипсические мотивы в русской прозе ХХ века». Это было еще в 1990-е годы. Там я некоторым образом касался романа «Чевенгур». Позже писал докторскую о Михаиле Пришвине. Вообще отношения Пришвина и Платонова очень интересны. Они строятся одновременно и на притяжении, и на отталкивании друг друга. Известна очень резкая платоновская рецензия на Пришвина. А с другой стороны, мы знаем о том, что именно Пришвин помог Платонову, когда поддержал его намерение заниматься «Волшебными сказками». И тут у меня звучал Андрей Платонович. Позже принимал участие в работе над сборником «Страна философов» Андрея Платонова», где было опубликовано несколько моих статей. Когда начинал писать эту книгу, у меня уже был довольно скромный (по сравнению с платоноведами) опыт прикосновения к этой личности. Работа над биографией продолжалась около трех лет.

- В июне в Воронеже пройдет Международный Платоновский фестиваль. Именно эта тема последнее время связывает вас с Воронежем. Ведь вы, если не ошибаюсь, член жюри Платоновской премии?

- Да. Для меня это большая честь. Я благодарен городу, обладминистрации, Михаилу Бычкову, который пригласил меня работать в жюри. В январе у нас прошло заседание под председательством Алексея Гордеева. Состоялось содержательное обсуждение всех вопросов. В детали я пока не могу вдаваться, поскольку это закрытая информация. Но я очень надеюсь, что дальнейшая работа продолжится. Мы изберем достойного кандидата, который впервые получит Платоновскую премию. Его имя должно стать камертоном ко всем последующим фестивалям. Я надеюсь, что буду присутствовать на этом фестивале и желаю, чтобы он прошел на достойном уровне.