Культура ВРН

За неполных 36 лет он создал более шестисот произведений в разных жанрах. Симфонии, концерты, сонаты, оперы, мессы, дивертисменты, фантазии, сочинения для хора и оркестра и многое другое – целая вселенная, сотворенная одним человеком. Непостижимо.

Можно порассуждать о том, что для Бога нет ничего невозможного: Отец Небесный кого захотел, того и одарил талантом, а тот, кому дано пять, приумножит вдвое. Можно вспомнить земного отца Моцарта, Леопольда, который с прозорливостью умного педагога распорядился гениальностью сына, разъезжая с ним по Европе, давая ему возможность как можно больше играть и развиваться. Как бы там ни было, феномен Моцарта заключается как раз в том, что его нельзя объяснить. Красота музыки гения сродни совершенству пения птиц или картине заката на море – она так же естественна и непринужденна.

Немецкий романтик Эрнст Теодор Амадей Гофман (у которого в этом году тоже круглая дата – 240 лет со дня рождения) боготворил Моцарта и даже изменил свое третье имя «Вильгельм» на «Амадей» - в честь любимого композитора. «В глубины царства духов уводит нас Моцарт. Нами овладевает страх, но это страх без муки, он лишь предчувствие бесконечного… Моцарт обращается к сверхчеловеческому, чудесному, живущему в глубине души», - говорит автор «Житейских воззрений кота Мурра».

«Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки», - пишет Петр Ильич Чайковский. «Вечный солнечный свет в музыке, имя тебе «Моцарт», - вторит ему Антон Григорьевич Рубинштейн. «Какая глубина! Какая смелость и какая стройность!» - а это Александр Сергеевич Пушкин.

Моцарт и Пушкин – их так легко представить рядом. Могли бы встретиться – всего 43 года разницы в возрасте. Да и земной жизни отмерил Господь своим любимцам почти одинаково. Не дает он им зажиться, как говорил Шостакович (Дмитрия Дмитриевича очень занимал вопрос, кто из гениев ушел, не до конца высказавшись, а кто, по его определению, «зажился» в творческом смысле и всё, что мог, сделал задолго до кончины). Бог рано забирает своих избранников. Почему так, нам не ведомо, но есть в этом сокровенный смысл, который и восторгает, и страшит, как фаворский свет.

Пушкин создал одно из лучших воплощений образа Моцарта. И вместе с тем оставил нам в своей «Маленькой трагедии» ряд вечных вопросов: о посредственности, которая не может простить таланту его непредсказуемости, о зависти простого смертного к богоизбраннику, о каинской обиде и жажде уравнять всех в правах, которая приводит к убийству. И ведь пушкинского Сальери по-настоящему жаль: человек трудился, недоедал, недосыпал, всю жизнь положил на освоение любимой профессии – и вдруг понял, что труд его не интересен даже ему самому. И у него сразу два больших вопроса: кто виноват? и что делать? Пушкин оставляет своего героя со страшным ответом о несовместимости гения и злодейства.

Вот люди: Моцарт и Сальери.
Один, восторженный, парил.
Другой безумца к высшей мере,
Продумав всё, приговорил.
- Нет правды на земле! Тем много,
А этим – искры не дано...
И в правой злобе против Бога
Сальери сыплет яд в вино.

А это уже поэт двадцатого века Евгений Винокуров.

Каин не стал бы братоубийцей, если бы продолжал трудиться в поте лица, не задаваясь вопросом: почему жертва Авеля угоднее Богу? Сальери мог бы так же искренне восхищаться музыкой Моцарта (он ведь действительно плачет от восторга!), не мучаясь от сопоставлений не в свою пользу. У человека всегда есть выбор. Но не всегда он может порадоваться за другого.

Пушкинскую мысль о выборе и невозможности гения и злодейства на излете двадцатого столетия продолжил Милош Форман в фильме «Амадеус». Режиссер помещает Сальери в сумасшедший дом. Он не смог пережить осознания своей «обычности», его свела с ума не столько зависть, сколько тоска по несбывшемуся в себе идеалу.

«Почему не я, а он, Господи?!» - преступление начинается с этого вопроса, а не с занесения ножа или подсыпания яда. Сальери в фильме Формана блистательно сыграл Фарид Мюррей Абрахам, актер получил за эту роль «Оскара». В финале «Амадеуса» есть потрясающий эпизод, когда Сальери – Абрахам, беспомощный, больной старик в инвалидном кресле, с перевязанным после неудачной попытки самоубийства горлом, благословляет обитателей дома призрения: убогих, недалеких, косноязыких, бесталанных – всех посредственностей, к которым он причисляет и себя. У него не осталось ничего, кроме музыки – музыки Моцарта, которую он любит больше всего на свете.

Иногда я Моцарт, иногда Сальери.
Стал петлёю нотной в потном «Англетере»…
Хочется покоя, ангелов на крыше,
Выйти из запоя, и чтоб всё потише...

Это тоже конец двадцатого, Юрий Шевчук. И всё о том же мучительном вопросе примирения себя с собой.

Ах, Моцарт, Моцарт! Когда же нам не до тебя…

У нас с вами сегодня, в день рождения Вольфганга Амадея Моцарта, тоже есть выбор: можно столько всего посмотреть, почитать и послушать. Не откладывайте!