Творящая территория платоновского слова

Ямская слобода: Опыт губернского литературного процесса. Отделение третье / под ред. Д. Дьякова. Составители Д. Дьяков и В. Нервин. Художник А. Загородных. – Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2012. –288 с.

Ямская слобода, «что при самом Воронеже», – место рождения писателя Андрея Платоновича Платонова (1899-1951), как сообщал он в своей первой автобиографии. А в повести, получившей название от имени слободы, широко и вольно вписал ее в нескончаемый круговорот жизни на земле: «В той степной черноземной полосе, где навсегда расположилась ямская слобода, лето было длинно и прекрасно, но не злило землю до бесплодия, а открывало всю ее благотворность и помогало до зимы вполне разродиться. Дышащая сила черноземного плодородия исходила даже в излишних растениях – лопухах и репьях» («Ямская слобода», 1927).

Так неказистая городская окраина, заросшая «излишними растениями», перешагнула границы платоновского текста, стала самостоятельным, творящим культурным знаком! Платоновское слово сделало ее известным всему миру. В 1960-е годы, когда Платонов «вернулся» в русскую литературу на «оттепельной» волне, Воронеж стал местом непременных визитов всех, кто был так или иначе задет его творчеством. Слависты самых разных стран – от Франции до США – через родной город писателя хотели точнее, глубже понять платоновское слово. Оно завоевывало не только профессиональную аудиторию.

Вот совершенно удивительный пример. В конце 1980-х годов ко мне на кафедру русской литературы ХХ века пришла Кадзуко Масамура, переводчица, работавшая на одном из воронежских заводов и открывшая для себя удивительный платоновский мир. Андрей Платонов не входил в сферу ее профессиональных интересов, но он вошел в ее жизнь. И в далеком Токио сам собой сложился «Кружок любителей и исследователей Платоновского наследия», сначала обозначивший себя как «Группу 510» (как позже объяснила Кадзуко-сан, по номеру квартиры, где они собирались). Довольно скоро безликий номер сменился именем собственным – «Платоновская СЛОБОДА – и японская», чуть позже появился журнал с таким же названием. И кружок, и журнал объединили вокруг Платонова литературоведов, переводчиков, любителей русской литературы. В Японии, кстати, впервые узнали о Платонове в 1937 году, когда был переведен его рассказ «Фро», на следующий год после его публикации на родине! Но то отдельный сюжет, сегодня не о нем речь.

Вспомнила же я о японской «СЛОБОДЕ» с единственной целью – название группы возникло естественно, само собой, рожденное платоновским гением, творящей силой платоновского слова, любовью к писателю. Эта же сила, спустя столетие непростой жизни писателя в отечественной культуре, отозвалась уже в Воронеже литературным альманахом «Ямская слобода», совместившим в себе память о великом земляке, традиции губернского книгоиздательства и современную культурную жизнь города.


Новый литературный альманах, выросший на пересечении нескольких культурных традиций, согреваем активной, деятельной любовью к Воронежу, к его истории и культуре. Как сообщает аннотация, он «продолжает традиции губернских издателей, выпустивших в 1798 году первую воронежскую книгу» – «Опыт воронежской губернской типографии». В 2011 году издательствово имени Болховитинова подхватило тот давний проект, продолжив его литературным альманахом, вышедшим в свет как раз в дни первого Платоновского фестиваля – масштабного культурного события последних двух лет.

В году нынешнем очередной выпуск «Ямской слободы» вписывает нас в не менее важную традицию провинциальной жизни. «Опыт губернского литературного процесса» – старомодным слогом обозначают составители главное содержание нового издания, встраивая его в достойную цепочку – «Филологические записки», «Сирена», «Железный путь», «Зори»… Я называю наиболее известные журналы, в разные годы – даже в разные века – выходившие в нашем городе благодаря попечению заинтересованных в развитии культуры людей. Их, как и прежде, называют меценатами. Есть таковые и у рецензируемого выпуска – Михаил Носырев, Игорь Суровцев и Школа эффективных коммуникаций «Репное» (президент школы Геннадий Чернушкин).

Губернский же литературный же процесс, отраженный в выпуске, сфокусирован вокруг Воронежа, не его краеведческих, региональных реалий, а вокруг символико-метафорического смысла его места, его истории. В полном соответствии с заявленным жанром («опыт литературного процесса») второй выпуск альманах многоаспектен: на его страницах – проза и поэзия, журналистика и литературоведение, история и искусствоведение. Столь же разнообразны жанры, представленные в альманахе. Пьеса, переводы, стихотворные циклы, прозаические произведения, исторические разыскания, эссе, воспоминания, фотографии, цветные вклейки… Представлен весь спектр культурной жизни Воронежа. И как показывает альманах, совсем не провинциального, а губернского (в прежнем значении слова) города.

Немалая часть материалов отдана Отечественной войне, оставившей трагический след и в человеческих судьбах, и в истории города. Открывает альманах пьеса Иштвана Эркеня «Воронеж» (1944). Принятая в таких случаях редакционная сноска «первая публикация на русском языке» свидетельствует о том, что в историю нашей культуры введен новый литературный материал, к тому же имеющий непростую историю. Об этом читателю сообщат скупые даты, сопровождающие текст, и послесловие Бориса Евсеева (Москва) «Иштван Эркень и однорукий скрипач». Одна эта публикация сделала бы альманах событием в литературной жизни нашего города.

Тема войны продолжается рассказом немецкого писателя Вольфганга Борхерта «По длинной, длинной улице». Алла Ботникова в реплике-послесловии к небольшому рассказу говорит не о масштабе изображения, не о точности деталей, а о том онтологическом отчаянии, которое продиктовало такой текст еще молодому человеку: «Израненный мир израненного войной поколения. Этому поколению, в отличие от “потерянного” после Первой мировой войны, не дано даже спасительной надежды на любовь, на толику приватного счастья, какое выпало на долю героям Ремарка, Хемингуэя или Олдингтона. Этим отказано во всем. Для них нет места. Нигде». Столь точный и трагический аккорд, разумеется, шире оценки конкретного рассказа. Он позволяет расставить акценты и в пьесе Эркеня, важной смысловой кодой завершая «военный» воронежский цикл альманаха.

И, уж коль скоро речь зашла о страницах памяти, нельзя не сказать о целом ряде материалов, касающихся разных периодов нашей истории. На страницах альманаха вольно перекликаются разные времена, разные судьбы. «Воронежские впечатления» Евгения Евтушенко, предоставленные автором специально для альманаха, не случайно названы им «мандельштамовскими» – они отсылают читателя к тем событиям, которые вписали наш город в трагическую судьбу поэта. О другом Воронеже, в котором непросто переплетаются прошлое и настоящее, жизнь страны и твое личностное становление, рассказывает Аркадий Пресман («Платонов» «Страница детства», «Старое кино», «Два факультета», «Встреча»).

Несколько слоев памяти можно обнаружить в альманахе. Очень интересный цикл Дмитрия Дьякова «Вы были дети и герои, вы все могли…», посвященный «воронежским генералам 1812 года», – размышления не столько о юбилейной дате, сколько о доблестных русских офицерах, в которых «оплавилось гражданское ядро нации». В каждой судьбе Дьяковым схвачено не столько воинское, сколько человеческое начало, своя особинка.

История воронежской культуры ХХ века, как мы неоднократно имели возможность в этом убедиться, нами еще далеко не изучена. В этом постоянно убеждает нас воронежский культуролог Тамара Дьякова. В ее статьях воронежцы знакомятся то с работами Ирины Ворошилиной, то с акварелями Алексея Загородных (это его ангелы встречают читателя на обложке рецензируемого альманаха), то с иллюстрациями Натальи Коньшиной к произведениям Андрея Платонова. Тамара Дьякова ввела нас в художественный мир Дмитрия Кондратьева, в его непростой диалог с нашим великим земляком. В очередном выпуске «Ямской слободы» Дьякова не нарушает сложившейся традиции. Мы узнаем о «редком восприятии жизни» воронежского живописца В.В. Белопольского, знакомимся с его работами.

Несмотря на то, что столь много внимания я уделила материалам, связанным с нашей историей, это совсем не значит, что на страницах альманаха не представлен сегодняшний день нашей литературы. Читатель найдет здесь произведения разных жанров, разных авторов, которые помогут ему представить совсем не провинциальную литературную жизнь Воронежа.

«Краткостишия» Ивана Щелокова «В состоянии вечного долга» самим названием точно обозначают характер представленного в них лирического переживания. И оно отсылает нас к исповедальным традициям русской поэзии второй половины ХХ века, к «тихим» лирикам, к их поискам и вопрошаниям.

Валентин Нервин, напротив, ироничен, грустно-парадоксален, лирически-насмешлив. Его поэтическая традиция отыскивается в иных пределах. Я бы сказала, что это мир современного горожанина, психологически точно реагирующего на мир и уверенного, что чуда в нем не произойдет по очень простой причине: «Жизнь похожа на мелодраму, / но кончается по-иному: все дороги ведут не к храму, / а к дежурному гастроному».

Марк Берколайко представляет в альманахе героев, которых он умеет и любит писать. Это Самсон, герой известного мифа (фрагмент «Далила» из романа «Гомер»), и дед писателя («Фарватер», начало будущего романа), ставший семейным мифом в повести «Седер на Искровской». В известном смысле Самсон – стилевое повторение уже освоенного М. Берколайко сюжета – сила страсти, уничтожающая героя, выражена крайне экспрессивно, в захлебывающихся интонациях. А вот «будущий роман», насколько можно судить по «Фарватеру», растет из непредсказуемых сюжетов легендарных и далеких лет. Возможно, мы увидим «нового» Берколайко.

В разговоре о прозе не могу не отметить рассказ Бориса Подгайного «Анечка и Слышь», не только прекрасно написанный, но и точно выстроенный сюжетно: внешне бессобытийное, ни-о-чем-повествование внезапно открывает читателю свой глубокий и пронзительный смысл. Такие рассказы – результат большой работы, поэтому у нас есть все основания ждать от Б. Подгайного сборник рассказов.

Рецензируемый альманах, как я уже сказала, представляет разные жанры и разных авторов. В подтверждение этой мысли хочу назвать воспоминания Сергея Попова («Узники юности (Заметки по памяти)» о воронежских литераторах, «Из записных книжек» Александра Ягодкина, «А поговорить?! (Из глупой записной книжки)» Камиля Тукаева. Сегодня критики отмечают явное тяготение к прямому разговору с читателем, к литературе «нон-фикшн». Воронежские авторы подтверждают эту закономерность.

Завершить разговор об альманахе «Ямская слобода» хочу естественной смысловой кодой – платоновской темой. Она очевидна и явлена в эссе Льва Кройчика «Усомнившийся Платонов» и, возможно, не столь отчетлива для читателя в отрывке из романа Александра Бунеева «Завтра, вчера, всегда».

Л. Кройчик говорит о платоновской сатире, о «черноземных» корнях этих текстов, ссылается на работы В.П. Скобелева, В.А. Свительского, воронежских исследователей, в далекие 1960-е годы начинавших изучать творчество нашего земляка. Выразительные иллюстрации Д.С. Кондратьева «сгущают» воронежскую составляющую всего этого материала.

Александр Бунеев делает местом действия своего повествования Ямскую слободу, реальный воронежский локус, который в иные времена, в иной судьбе становится началом жизни другого героя. Название романа «Завтра, вчера, всегда» тоже кажется мне «платоновским» – переживание времени как вечности («всегда»), пропуск «сегодня» во временном ряду – не заимствование у Платонова, а размышления, поиск в его направлении.

Альманах «Ямская слобода» включает авторов из других городов и даже стран, в рамках жанра рецензии я не могла сказать обо всех. Широкий круг авторов, тем, жанров служит доказательством продолжающейся традиции «Филологических записок» (ХIХ век), «Сирены» (ХХ век), знакомивших своих читателей с самыми разными явлениями отечественной и мировой культуры. У «Ямской слободы» широкие перспективы развития, хочется верить в долгую и плодотворную жизнь этого издания.